Крой тела - Файт Этцольд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клара взглянула поверх черно-белой фотографии, окрашенной багряным отсветом умирающего солнца, на серые, дымящиеся руины дома.
На ее глазах блестели слезы.
Элизабет.
«Она немного похожа на Клаудию».
Клара, держа в дрожащей руке фотографию, медленно шла в направлении заходящего солнца, которое скрывалось за серо-черными тучами, предоставляя горизонт ночи. Она не хотела сейчас ни с кем говорить.
Она еще раз взглянула на снимок, на живые глаза девочки, в которых было так много звенящего счастья.
И наконец расплакалась.
Элизабет и Клаудия.
Обе слишком рано ушли из жизни, над обеими совершили чудовищный акт насилия. Обеим мир взрослых запомнился лишь смертью. Но остались искренняя радость и любопытство, с которыми эти дети познавали жизнь, и воспоминания тех, кто продолжает жить. Жить в реальном мире. Мире из страха, боли, крови и смерти.
Снимок запечатлил красоту и несокрушимость, и все равно, что произошло на самом деле: Клаудия и Элизабет навсегда останутся детьми, в их душах навсегда поселился мир детства, и неважно, куда унесли их крылья смерти. И такими же они будут пребывать в воспоминаниях, которые остались в мире живых.
Прекрасными, невинными и несокрушимыми.
В сердцах всех, кто их любил.
Навечно.
Чем дольше человек в могиле, тем лучше его понимают.
Кларе казалось, что она увидела сестру еще раз: Клаудия, живая и невредимая, бежит по зеленому лугу рядом с коровами. И все благодаря снимку из огненной преисподней.
Рука Клары висела на перевязи. Минимум две недели теперь ей придется так ходить.
«Это будет неспешный отпуск», — подумала она. Может быть, она вообще никуда не поедет, разве что на Балтийское море или в Данию.
Позвонит старым подругам, с которыми не виделась целую вечность. Ей еще нужно придумать, что подарить друзьям и родственникам на Рождество. Скоро ноябрь, и слишком рано — это лучше, чем слишком поздно.
Белльман был в кабинете, он поздравил Клару и долго жал ей руку, как и Винтерфельд, Германн и парни из оперативной группы.
Последним подошел Фридрих. Его старые очки разбились, и теперь у него на носу было нечто чудовищное.
— Вот теперь, когда все дела улажены, — сказал он, прищурившись, — мы можем спокойно выпить по стаканчику виски, как вы думаете?
Клара рассмеялась. Безудержно, от души.
— Когда вы в этих очках? — Она рассмеялась еще громче, сама не понимая почему. — Я, право, не знаю…
Фридрих предполагал любой ответ, но только не этот.
— В понедельник у меня уже будут новые.
— Вот тогда я сразу вам позвоню, — ответила Клара и снова засмеялась.
Она прошла в свой кабинет и в последний раз перед отпуском села за письменный стол. В последний раз перед отпуском открыла ноутбук, в последний раз проверила электронную почту и замерла…
Имя отправителя резануло по глазам.
Ей прислал письмо Владимир Шварц. Неужели он отправил его незадолго до того, как они ворвались в подземный мавзолей? Письмо от человека, которого больше не существует, но который все еще протягивает руку из могилы?
Она открыла письмо. В нем снова медиафайл:
Прочти меня сначала.
Рядом еще один файл в формате PDF:
Прочти меня потом.
Дрожащей рукой она дважды щелкнула на файле.
Экран почернел.
Потом Клара увидела подвал.
Подвал, который видела в этом чертовом доме, прежде чем он взорвался.
А потом она увидела Владимира.
Безымянного.
На нем была черная футболка, в которой он был в подвале. Он неподвижно смотрел в камеру.
— Клара Видалис, — произнес Владимир, и его гипнотический взгляд сковал ее. — Многие из нас надеются стать актерами, рок-звездами или еще какими-то знаменитостями. — Скривившись в садистской улыбке, он покачал головой. — Но мы не станем. Мы будем одинокими, больными и ужасно старыми. И если нам повезет, то мы когда-нибудь умрем. — Он осклабился. — И если нам повезет еще раз, то закончится все. Если нам повезет, нас не будет ждать ад, такой же скучный, безутешный, исполненный лживых надежд, как сама жизнь, которую мы ведем теперь. И так будет не до восьмидесяти лет, так будет вечно. — Несколько секунд он пристально смотрел на Клару. — Но перейдем к делу. Если вы открыли это письмо, значит, вы выжили. Я поздравляю вас. Но прежде чем пожать вам руку, похлопать по плечу, хочу вас немного отрезвить. Ясность сознания необходима в вашей профессии. Вы, Клара, наверняка думаете, что победили, что вы чего-то достигли, что несколько загладили свою вину. Но в конце концов вы спасли лишь одного человека. А сколько их погибло? Со сколькими случилось то, что я вам сейчас покажу?
Он замолчал. Клара в ужасе спрашивала себя, что должно произойти. Что он хочет ей показать?
Вдруг у Владимира в руках появились два скальпеля. Он скрестил руки, уперев скальпели в вены, и двумя резкими, быстрыми движениями взрезал себе предплечья. Потом поднял руки вверх, и ярко-красная кровь брызнула ему на лицо, на футболку и клавиатуру. Одна капля попала на объектив веб-камеры, и теперь все казалось будто в красном светофильтре, словно в лучах умирающего солнца на поле возле дома.
Его глаза остекленели, но он продолжал говорить, словно ничего не произошло, словно говорил кто-то другой.
Но это был именно он. Владимир Шварц.
Безымянный.
— В приложении вы найдете файл PDF, — произнес он.
Клара отчетливо слышала, как его голос становился тише и слабее.
— В нем имена и адреса всех моих жертв. Пойдите и взгляните на них. Оставшиеся двенадцать женщин и шестеро мужчин, вы их еще не видели. — Он откашлялся и продолжил: — Точнее сказать, семеро мужчин. И я не просто убиваю себя, чтобы принести пятнадцатую жертву, я предоставляю вам возможность выставить меня в каком-нибудь заведении как трофей и передать в руки аналитикам.
Он поднес руки ко лбу, словно мыслитель. Кровь из зияющих ран брызнула ему в лицо.
Клара не знала, что было ужаснее: кровь, что оставила на лице Владимира причудливый узор, или то, насколько эта кровь, собственная кровь, была для него безразлична.
— Вы спасли одну жертву, Клара. Одна спасенная жертва на вашем счету — четырнадцать убитых женщин и семеро мужчин на моем.
Дьявольская улыбка засияла на его лице, уже пепельно-сером, как у покойника. С этого лица уходил цвет жизни, как вечером солнечный свет бежал от разрушенного дома.
— Счет двадцать один к одному в мою пользу.