Гуннхильд, северная невеста - Елизавета Дворецкая

– Да, когда я появилась у вас, и ты принял меня за ведьму и чуть не убил. Я заболела, а ты потом пришел, когда я очнулась, и рассказал, что в детстве тебя напугала одна ведьма, из-за чего ты стал заикаться, и поэтому ты не любишь ведьм.

– Я сам это рассказывал? – с неудовольствием уточнил Харальд.

– Ну да.

– А еще кто-то говорил об этом?

– Твоя мать рассказала, что эту ведьму убили. Вот и все, что я знаю.

– Ту ведьму звали Ульфинной, – помолчав, добавил Харальд. – Про нее рассказывали, что она из старухи снова стала молодой. И ее убили, когда… моя сестра Гунн уехала в Норвегию. А теперь… не могу поверить, что она снова выползла из-под земли! И принялась за старое! Вот почему я опять видел тот сон!

– Какой сон?

– Будто меня хоронят заживо! Вот какой. Кто-то еще… может подтвердить… это все? Ну, что ты видела ее и Хлоду?

– Есть… еще один человек, который все это видел. Но я… не скажу тебе, кто это. Я думаю… больше ведьма не причинит зла, – поколебавшись, добавила Гуннхильд. – Она мертва.

– Мертва? Кто ее убил?

– Сдается, это была Фрейя! – повторила Гуннхильд слова Кетиля и даже попыталась улыбнуться. – И Ключ от Счастья.

Но Харальд не улыбался. Перед его глазами вновь встало видение: сумерки, стоячие камни, две темные женские фигуры с факелом… две черные птицы… потом яма, падающая земля… тяжесть на груди… удушье… темнота. В последние месяцы этот сон повторялся уже трижды, каждое полнолуние. А ведь перед этим он много лет его не видел! Он думал, что в возвращении сна виновата Гуннхильд. Так неужели старая ведьма вернулась в облике его собственной жены?

Вот почему говорили, что ведьма состарилась, а потом помолодела – это значит, что место прежней ведьмы может занять другая, если в сердце ее достаточно злобы. Но Хлода… А ведь в этом нет ничего невероятного. Она может, она даже должна мстить ему за своих родичей, убитых на острове Съялланд. И Хлода вполне на это способна: у нее хватит и решимости, и силы духа. Ему ли ее не знать!

И что же он делает? Воюет с Инглингами, пренебрегая возможностью примирения, начисто забыв о том, что Скъёльдунги со Съялланда не исчезли без следа – последняя из их рода живет в его собственном доме, спит в его собственной постели! Он оставил за спиной мстительницу, кровного врага, а теперь пытается сделать такого же врага из другой женщины – той, при мысли о которой уже полгода сердце бьется чаще и на душе светлеет. Он стоит на краю пропасти – еще шаг, и он погубит себя и Гуннхильд. И он сам пришел на этот край, силой притащил ту, что ему дороже всех женщин на свете… Это проклятые чары ведьм сделали его таким безумцем, врагом самому себе!

– Конунг! – вдруг закричали с берега. – Корабли!

Еще погруженный в свои мысли, Харальд почти неосознанно сделал шаг в ту сторону. А Гуннхильд подняла глаза и ахнула: в проеме еловых ветвей ей была видна протока, из которой выходили два больших боевых корабля.

Харальд проследил за ее взглядом, окончательно опомнился и бегом бросился вниз, к своим людям. Гуннхильд поспешила за ним.

Так скоро! Но это просто невероятно – не могла же пройти целая ночь, пока она умывалась и разговаривала с Харальдом. Но корабли были уже здесь – целых три, и из них два больше «Железного Ворона». Все они были полны вооруженных людей, но, сколько ни шарила Гуннхильд взглядом по рядам шлемов, не могла найти никого похожего на отца или Рагнвальда.

Хирдманы Харальда прыгали на борт и разбирали весла. Два других его лангскипа, стоявшие чуть поодаль у этого же острова, тоже готовились отчалить.

– Это не Олава корабли! – вскрикнул кто-то рядом. – Это Бьёрна!

– Вон Торгест Стервятник, я его запомнил! Он мне показывал этот свой шлем!

– Оставайся здесь! – Харальд махнул Гуннхильд рукой и последним перепрыгнул на уже отходящий от скалы корабль.

Опустив руки, Гуннхильд смотрела, как «Железный Ворон» удаляется, выгребая на свободное пространство. Потом торопливо взобралась на скалу повыше, откуда было лучше видно. Наконец наступала короткая ночь середины лета: спрятавшееся за облака солнце окрасило небо в разные оттенки желтого и лилового, и те же цвета, только темнее, отражались в воде. Отражался и лес на скалах, и через этот подводный призрачный лес, по дороге тусклого золота шли сюда три больших корабля. И они уже достаточно приблизились, чтобы можно было разглядеть стяг Бьёрна-конунга.

«Застава!» – сообразила Гуннхильд. Конечно, Сигурд не мог успеть добраться до Бьёрко за это время, но дойти до ближайшей заставы, внешней, ему вполне хватило времени. И эти корабли вышли оттуда, вместе с ярлом, чей был черед охранять проходы к вику. Это оказался Торгест Стервятник, один из тех, кто в эти дни не раз пировал у Атли Сухопарого: крепкий мужчина лет тридцати, с нагловатыми глазами и очень волосатыми руками; из-под шлема по спине спускалась коса длиной до пояса, и бородку он заплетал в две косички.

– Эй, Харальд, сын Горма! – закричал он, размахивая копьем. – Послушай, что велел передать тебе Бьёрн-конунг!

– Что хочет сказать мне Бьёрн-конунг? – крикнул Харальд.

– Бьёрн-конунг велел передать тебе следующее. Это его собственные слова. Он велел сказать, что если вы, Инглинги и Кнютлинги, не перенесете ваши троллевы раздоры куда-нибудь в Йотунхейм с его земли, то ноги вашей больше не будет на его торгах. Ты ведь давал клятву не трогать Инглингов на его земле!

– А я и не трогал их на его земле! Здесь вода, и к тому же уже почти море.

– Дело твое, но Бьёрн-конунг велел сказать, что ему это надоело. Он хочет, чтобы ты немедленно вернул госпожу Гуннхильд родичам и убрался отсюда, иначе тебе придется биться с нами. Каково твое решение?

Стоя на скале над морем, будто одинокая валькирия, Гуннхильд не сводила глаз с Харальда. Он обернулся и посмотрел на нее.

– Уходи! – в отчаянии воскликнула она, хотя знала, что отсюда он ее не услышит. – Уходи, пока тебя отпускают! Я не хочу увидеть, как тебя убьют шведы или как ты убьешь моего отца! Иди своей дорогой!

– Я принимаю условия Бьёрна! – крикнул Харальд и махнул Торгесту. – Я ухожу! Забери молодую госпожу отсюда и доставь на Бьёрко!

– Гуннхильд! – закричал он, обернувшись к ней.

Она шагнула еще ближе к краю скалы.

– Я тебе не верю! – закричал Харальд, приложив ладони ко рту.

– Как хочешь, – тихо ответила она, не заботясь о том, чтобы он услышал.

Пусть Харальд не верит в то, что она рассказала о Хлоде. Он уходит, никаких сражений не будет. Все остальное сейчас не имело значения.

– Ты не отказала бы мне! – снова закричал Харальд, а потом отвернулся к своим людям, которые уже поднимали парус.

Ветер дул в сторону моря.

* * *

«Сын конунга вернулся!» – говорили одни в округе усадьбы Эбергорд. «Сын конунга вернулся один!» – говорили другие. Люди ожидали разного от этой поездки: кто-то боялся, что Харальд тоже сгинет и Горм останется вовсе без сыновей, кто-то думал, что он привезет назад или свою сестру, или хотя бы бывшую невесту покойного брата. Но он вернулся, живой, здоровый – и в одиночестве. В округе много болтали об этом, но мало знали наверняка. На самом деле даже родители, Горм и Тюра, с трудом добились от Харальда рассказа о поездке на Бьёрко. Весть о благополучной свадьбе их порадовала, краткое известие о нападении на Сигурда-ярла – куда меньше. Горм нахмурился, но промолчал; Тюра взволновалась, всплеснула руками, тревожно глянула на мужа – но тоже промолчала. Они понимали, что Хакону Доброму нанесено оскорбление, но подумали одно и то же: Харальд не смог отпустить дочь Олава в Норвегию. Желание предотвратить союз Инглингов и Хакона – только предлог.