Гуннхильд, северная невеста - Елизавета Дворецкая

– Зачем, зачем! – в невыносимой тоске воскликнула Гуннхильд, глядя на воду сквозь вершинки ниже растущих елей, как в оконце.

Ведь она уже мысленно простилась с Харальдом! Уже почти свыклась с мыслью, что эта разлука навсегда, что в дальнейшем она сможет произнести имя «Харальд» только после того, как родится и будет наречен ее сын от Хакона-конунга. Она уже почти повернулась спиной к прошлому и устремила взгляд вперед. Но он опять явился, как тролль из-под земли, разбил ее надежды на иное счастье, ее будущее! Вновь вернулась тоска неизбежной разлуки, его присутствие бередило сердечную рану, томило необоснованной надеждой, что все еще может как-то измениться. Гуннхильд почти ненавидела его за то, что он причиняет ей эти страдания и никак не желает оставить в покое!

– Ч-что ты здесь сидишь? – раздался поблизости знакомый голос. – Если ты г-голодна, сейчас будет каша. Пойдем. Они еще не скоро сюда приедут.

Гуннхильд повернулась. Харальд стоял под елью – без кольчуги, но в той же серой кожаной рубахе с черными пятнами крови на подоле, с взъерошенными светлыми волосами, с Синим Зубом у пояса. Он подошел и протянул руку, но Гуннхильд отстранилась и вскочила.

– Не трогай меня!

– Что же ты так неприветлива с родичем? – Харальд усмехнулся. – Сидишь здесь, как тролль!

– Сам ты тролль! Видеть тебя не хочу!

– Да ты и злая, как тролль! – Харальд усмехался, что можно было бы принять за бесчувственность, но Гуннхильд уже знала, что так он усмехается, когда разговор ему неприятен. Что ни говори, ей он тоже был не лучшим другом. – Еще укусишь. Посиди-ка лучше вот здесь!

С этими словами он вдруг схватил Гуннхильд и, подбросив, посадил на кривое ответвление елового ствола. Гуннхильд завопила, внезапно оказавшись почти на высоте собственного роста над землей, и вцепилась в ствол, чтобы не упасть; кое-как она утвердилась на этом сиденье, под смех Харальда одернула задравшиеся подолы. После болтания по камням она была вся в синяках, которые уже начали болеть, и внезапное водворение на жесткую ветку не улучшило дела.

– Да уж я бы тебя укусила! – в негодовании крикнула она, теперь глядя на него сверху вниз, гневаясь и чувствуя себя глупо. – Ты мне всю жизнь испортил и хочешь сделать еще хуже! Я могла бы стать королевой Норвегии, а ты мне помешал! Почему ты не оставишь меня в покое? Я лишилась уже второго жениха, и на этот раз из-за тебя!

– А за первый раз благодари своих родичей! Но не огорчайся. Если Хлода родит девочку, я сам возьму тебя в жены.

– Я тебе откажу! – крикнула Гуннхильд, готовая в этот миг на все, лишь бы ему досадить. – И все равно ничего не выйдет, потому что она родит мальчика! И этот мальчик станет твоим преемником, но только ты этому не обрадуешься!

– Откуда ты знаешь? – Харальд нахмурился и шагнул к ней. – Это… Ты опять…

– Это ты опять! Опять ломаешь мою жизнь! А я просто вспомнила то, что было… в кургане. Я вспомнила, что сказала мне Фрейя. Вспомнила, когда увидела, как твоя жена вместе с ведьмой из леса созывает злых духов, чтобы тебя погубить! У нее теперь уж почти есть сын, ты больше ей не нужен, и она может мстить тебе за своих родных, она сама это сказала! Так что тебе лучше не ходить по морям и не встревать в чужие дела, а сидеть дома и заниматься своими собственными!

– Что ты говоришь? – Харальд метнулся к ней и схватил за колени, будто хотел немедленно сдернуть назад на землю.

– Не трогай меня! – Гуннхильд покачнулась на своем насесте, вскрикнула и крепче вцепилась в ствол. – Хочешь, чтобы я упала и сломала шею?

– О какой ведьме ты говоришь? – настойчиво допрашивал Харальд, вновь ставший очень хмурым и даже свирепым. – При чем здесь Хлода?

– Я говорю о ведьме, что жила в лесу за вашей усадьбой. Ее звали Улла… или как-то так.

– Что? – У Харальда мелькнула дикая мысль, что ведьма его детства ожила и вернулась.

– Улла, или Ульвин, или еще что-то такое, мне было некогда разбирать.

– Как она выглядела?

– Я плохо рассмотрела в темноте.

– Старая или молодая?

– Ну… не очень старая. – Гуннхильд помнила лишь размытую фигуру с растрепанными волосами. – Но я знаю, это она сделала ту рунную кость, которую нашли в постели, и сделала ее для меня! А вовсе не для Ингер! Хлода принесла ее в тот самый день и подложила мне, чтобы меня свести с ума и погубить, а когда узнала, что в эту самую ночь сбежала Ингер, то сама же повела всех искать кость и обвинила меня в колдовстве! Она пять лет не могла забеременеть, пока не связалась с той ведьмой и та не помогла ей своими заклятьями. А когда она забеременела, то уговорила ведьму погубить тебя, пока ты был за морем!

– Ты лжешь!

Лицо Харальда исказилось яростью; он сдернул Гуннхильд с дерева и прижал спиной к стволу, стиснув ей руки так, что она вскрикнула от боли.

– Нет! Я не лгу! – в гневе выкрикнула она ему в лицо. – Знать вас не хочу! Я хотела уехать в Норвегию и больше никогда не видеть ни тебя, ни твою жену, ни ваших ведьм! Ты сам мне помешал!

– Хлода не могла связаться с ведьмой!

– А почему тогда у нее пять лет не было детей, а потом вдруг появился этот ребенок?

– Так бывает и безо всяких ведьм!

– Я сама видела их вдвоем, и Хлода пела вардлок, пока ведьма говорила с духами.

– Где это было? – В памяти Харальда мелькнуло полузабытое воспоминание: черная фигура с факелом во мраке. – За ельником, где круг из стоячих камней?

– Нет, это было на холме неподалеку от Дома Фрейра. Такую ворожбу творят на местах повыше, но никто ведь не позволил бы ведьме построить помост, чтобы звать духов на гибель конунгову сыну. И Хлода сама сказала мне, что мстит за своих родичей. И что я могу обезопасить своих, если помогу ей. Я отказалась, и она сказала, что я дура! Она была права! Я и правда ужасная дура! Я должна была помочь ей, и тогда ты сейчас не мешал бы мне и не угрожал бы моим родичам!

Харальд выпустил ее и попятился, продолжая пристально глядеть ей в лицо. Гуннхильд нервно оправляла одежду и волосы, сама несколько испуганная действием своих слов: видно было, что он потрясен до глубины души и пытается осмыслить услышанное. Вся жизнь заново проходила у него перед глазами, одни заботы сменялись другими. Только что он думал, главное для него – рассчитаться с Инглингами. А вдруг оказалось, что главный его враг, тот, что преследовал его с семилетнего возраста, затаился дома. Гуннхильд ведь не могла знать о том давнем случае… Или могла?

– Тебе кто-то рассказывал? – сумрачно спросил он.

– О чем?

– О ведьме. Из-за чего я… которая еще в детстве насылала мне дурные сны…

– Ах! – Гуннхильд вспомнила кое-что, и ей стало понятнее его волнение. – Ты о той ведьме, из-за которой… не можешь гладко говорить? Да ты же сам мне и рассказывал!

– Я?