Новый век начался с понедельника - Александр Омельянюк

И опять от души посмеявшись, все разошлись по своим делам.

Вскоре в помещении Платона и Марфы вновь вошёл радостный Иван Гаврилович. И снова разгорелась их совместная беседа на троих.

Старички хохмили, Марфа смеялась, уже не стесняясь изредка задавать уточняющие вопросы, к чему её давно приучил Платон.

– «Я вчера вечером, после гаража, сказал одной женщине, хамившей в автобусе: манда-м! Вы не правы!» – начал Платон.

– «Мне кажется, ты всегда всё везде комментируешь!» – лишний раз утвердилась в своих догадках Марфа Ивановна.

– «А что ты хочешь?! Писатель ведь!» – встрял, ни кому не отдающий лавры комментатора, Гудин.

– «И всё о бабах!» – вспомнила Марфа написанную Платоном порнуху.

– «Да! Теперь моими руками и женщину толком не погладишь! Разве, что только грудь сможешь охватить скованной пятернёй!?» – жалуясь на свои скрюченные пальцы, задумчиво изрёк Платон.

Внимательно всматриваясь в абрис своей ладони, он продолжил рассуждения, советуясь при этом со всезнающим Гудиным:

– «Вань! Интересно, какого только размера? Скажи, как специалист!».

– «Третьего!».

– «Да в твоей пятерне и четвёртый уместится!» – добавил, не желающий отставать в знаниях, вошедший к ним попить чаю, Алексей.

– «Да?!» – поначалу удивился и восхитился Платон.

– «Но только, если её сжать!» – добавил он, опуская на землю молодого знатока женских грудей.

Платон Петрович с Иваном Гавриловичем тут вспомнили свою последнюю, совместную, деловую поездку на трамвае.

– «… а тут как раз и объявляют: следующая остановка – Красные суконщики!» – донесся до Марфы Ивановны обрывок фразы Гудина.

– «А кто это такие?» – перебивая, поинтересовалась она.

– «А после революции так называли мужей сук!» – не смог остановить свой пыл Платон, быстро удовлетворяя любопытство дамы.

После этого сразу, не любящий когда его перебивают, Гудин продолжил своё воспоминание:

– «Ну вот! А далее слышу, объявляют: во избежание травм при движении… ОМОНА держитесь за поручни!».

Затем насмешники приступили к чаепитию.

Не потеряв прежнюю ноту, Платон задал Марфе провокационный вопрос:

– «А ты знаешь, какое вкусное варенье из Фейхоа?».

Алексей решил показать свою грамотность старшему поколению, и медленно, старательно и членораздельно, опережая всех, произнёс:

– «Фейхоовое!».

– «Фейхуёвое!?» – переспросила Марфа Ивановна.

Засмеявшийся Гудин уронил на свой костюм каплю варенья.

Тут же, чертыхаясь, он заметил:

– «Ничего приличного сюда надеть нельзя!».

– «Тоже мне, нашёл приличное!?» – неожиданно прицепилась к нему Марфа Ивановна.

– «Марф, а ты вообще молчи! Ты ведь совсем не разбираешься! Я в этом костюме похож даже на… денди!» – гордо и возмущённо возразил Иван Гаврилович.

– «Больше на бенди!» – съязвил Платон, вызвав лёгкий смешок Алексея.

– «А что это такое?» – обратилась Марфа к Платону.

– «Вот, видишь, ты даже этого не знаешь!» – снова вмешался Иван Гаврилович.

– «А Вы, знаете?» – вмешался Алексей.

– «Ну, конечно, знаю! Кто этого не знает!?» – продолжал пока держаться на плаву Гудин.

– «Ну, и что это всё-таки?» – продолжал допытываться хитрый Алексей.

– «Ну, ты совсем, что ли? Ну, это ж это…» – застопорился Гудин.

– «Да это так шведы называют русский хоккей с мячом!» – выждав пререкания Гудина с Алексеем, ответил на вопрос Марфы Платон.

– «Так я так и говорю…!» – вновь примазался к знатокам Гудин.

Поговорив о разном, сослуживцы разошлись по своим делам, а Платон сел дописывать стихотворение о несостоявшемся его контакте с журналом «Огонёк». В своё время он отослал в него стихотворение «Чистые пруды – Воронцово поле», с предложением послать к нему корреспондента и обыграть две, изложенные в стихотворении, полвека назад прошедшую и нынешнюю, ситуации. Но, как говориться, ни ответа, ни привета! Он даже немного обиделся на журнал. И вот теперь по этому поводу он разразился новым стихотворением:

Платон познакомил Марфу Ивановну Мышкину с написанным текстом, ответив на её вполне конкретные и искренние вопросы, получив от неё как всегда положительный отзыв. Ему вообще было приятно общаться с Марфой.

Она не обладала комплексами, как Гудин, не умничала, как Алексей, не пыталась захватить хоть какое-нибудь лидерство в чём-либо, как Надежда, и не молчала надменно, иронично, с лёгкой улыбочкой снисхождения, как Инна. Она просто умела внимательно слушать, уважая собеседника, как и Платон.

А Марфе Платон был приятен ещё и тем, что никогда попусту не перебивал её как другие, считая ею высказанное неинтересной глупостью.

Только Платон успел убрать своё творение, как был вызван в «штаб» ООО. Получив сначала житейский совет от Надежды и К°, в лице Ивана Гавриловича Гудина, а также задание от самой начальницы, и уже выходя, он в дверях услышал её вопрос. Но обернувшись, понял, что Надежда обращается не к нему:

– «Что-то Ноны не видно! Она вчера была?».

– «Да, нет!» – первым подсуетился свободный от дел и мыслей Гудин.

– «Её теперь каждый день в институт дёргают!» – почему-то с гордостью объявила Надежда.

– «А-а! А я-то думаю, почему её нет? А её оказывается уже и в институте каждый день дёргают!» – услышал Платон, уже через захлопнутую им дверь, о шалостях Инны Иосифовны, опередившей в этом Ивана Гавриловича.