Главный противник. Тайная война за СССР - Николай Долгополов

Эпизод четвертый. Мы дождались новой радиоаппаратуры, и наш товарищ из Центра должен был передать нам ее в твердо условленном и обозначенном месте. Я туда поехал, хорошенько изучил обстановку. Еду в то место поздно вечером — пусто, никого нет. Понимаете, какие в голову лезут мысли? Езжу, долго езжу — никак не могу найти. И, в конце концов, решаю попробовать другую дорогу. Поехал — и сразу наткнулся на нашего товарища из Центра с новой радиоаппаратурой. Она нам хорошо послужила.

— Михаил Исаакович, не надо больше никаких дета лей, — взмолился наш провожатый. — К сожалению, нельзя об этом пока говорить. Рановато.

— Рано, — согласился вглядывающийся в вечность Мукасей. — Тогда я расскажу историю, которая может произойти с каждым, даже самым гениальным разведчиком. От этой истории нет спасенья, и кто бы, где бы и как бы вас не учил, никакая наука и никакие профессиональные ухищрения не помогут. Потому что разве можно избежать случая? Я был на подготовке к нелегальной работе в одной из стран. Вечером спокойно возвращаюсь домой. И тут встречается мне прохожий, который с большим изумлением на русском спрашивает: «Миша, что ты здесь делаешь?»

— А страна европейская?

— Вполне. Я вылупил свои глаза, тогда я еще хорошо видел, смотрю на него, махаю головой. Тогда он ко мне на английском: «Is it possible?» — возможно ли это? Молчу, просто молчу. Он отошел, но через секунду снова ко мне: «Миша Мукасей, ты не помнишь, как мы вместе бывали в консульстве?» Как же мне не помнить! Семья выходцев из России, жили в Америке, мама его преподавала у нас в консульстве в Лос-Анджелесе английский язык, а он был в те годы подростком. Превратился в красивого молодого джентльмена, которому я прямо говорю: «I do not know You». Разошлись и, к счастью, без оперативных последствий.

Такие встречи происходят, и довольно часто. Для некоторых моих коллег они заканчивались не столь удачно.

Двадцать лет состояли из таких вот эпизодов

Елизавету Ивановну повезли обедать. А Михаил Исаакович от еды решительно отказался:

— Уж если уговорили рассказывать, то слушайте. Я на беседу настроился. Николай, не устали?

И пошли рассказы. По понятным, а, может, и не совсем понятным резонам не обошлось без купюр, но за смысл монолога ручаюсь, пусть кое-какие детали и опущены, Имена, цифры, псевдонимы, географические названия и годы приводились точные. И изречение знаменитого разведчика, Героя России Владимира Борисовича Барковского: «Разведка, как ни одно занятие, прекрасно развивает память» — подходило к рассказу 94-летнего тогда Мукасея на все сто. Чего мне документальности ради вставлять в это повествование мои вопросы. Ведь лучше Мукасея не скажешь. Итак…

— Язык — это чуть не самое главное. Искали мы однажды, ну, предположим в Амстердаме или в Антверпене, одного нашего пропавшего человека. Он три месяца не выходил на связь, и Центр дал указание: найти, узнать, в чем дело, и помочь. Приложив определенные усилия, мы отыскали судно, на котором он плавал. Называлось оно «Игл» — по-русски «Орел», и когда я на немецком попросил, чтобы нас с женой доставили на этот стоящий на рейде корабль, даже разговаривать с нами не захотели, не то что куда-то везти. Это было в середине 1950-х, и, видно, не попал я с языком: тогда случалось, что немецкий не всех устраивал, и нас прямо окатили презрением. Так что утро выдалось неудачным, но мы решили снова рискнуть вечером. Я по-другому оделся, пригодился парик, и требовательным тоном на простецком английском заявил, что нам прямо сейчас необходимо попасть на «Игл». Командный тон произвел впечатление. Нам сразу предложили сесть в моторку, что мы с моей половиной и сделали.

Подошли к кораблю, вскарабкались. Смотрим, вон он, наш человек, работает на палубе. Правда, к тому времени Центр на всякий случай изготовил документы — пропавший моряк является родственником моей жены. Но документов никто не спрашивал, и мы обратились к старшему с просьбой: «Не могли бы мы увидеть мистера такого-то?» А нам: «Вон ваш мистер, палубу драит». Словом, встретились. Пропал же он потому, что решил развлечься и купил себе мотоцикл. Покатался так, что попал в аварию и на три месяца загремел в больницу.

Это, между прочим, и о том, что в выборе развлечений разведчик должен быть крайне острожным. А мой коллега отличался отчаянной смелостью. Раньше был помощником капитана большого корабля. Немецкая бомба попала точно в его судно, и командир погиб. Тогда наш друг взял на себя командование и привел горящий корабль в Ленинград. Он и сам был родом оттуда. Мы с Елизаветой Ивановной его отыскали на «Орле» и потом долгое время работали с ним за рубежом.

Вообще в разведке случается, что лицо, с которым наша Служба работает, вдруг если и не исчезает, то выпадает из поля зрения. На связь не выходит, и найти его бывает не просто. Обстоятельства тут самые разнообразные. Вдруг такое произошло с одним работником — не русским, не советским, но в полном смысле слова нашим. Думаю, этот случай будет вам интересен. Осел этот иностранец со своей женой в европейской стране, работает долгое время и довольно успешно. А потом внезапно всякая связь с ним прекращается. Центр в тревоге, ведь все может быть. Что, если кто-то его опознал или где-то в работе промахнулся? И тогда Центр дает мне задание разыскать фирму, где трудится этот человек, и прояснить ситуацию. Пришлось ехать в другое государство. Нахожу его компанию, пару дней покрутился рядом, и в теплый солнечный денек, хотя дело было на севере Европы, иду на встречу. На двери медная табличка с названием фирмы и фамилией интересующего меня господина. Нажимаю кнопочку, вхожу и принимает меня его жена — дама такой красоты, что если бы не было у меня моей Елизаветы Ивановны, то я мог бы и влюбиться.

Знаю, что и он, и жена говорят по-английски, поэтому обращаюсь к ней на этом языке с просьбой предоставить мне возможность увидеть мистера такого-то. По-моему, она поняла, откуда посетитель, и попросила зайти позже: сейчас, мол, его нет, когда будет — сказать трудно. Пришлось проявлять решительность. Отвечаю, что ограничен во времени, останусь, с вашего любезного разрешения, ждать господина прямо здесь. Женщина покраснела. Одет я нарочито хорошо, что в этой стране ценится, выставлять меня неудобно. Через 20 минут приходит он сам. Я ему — пароль, он мне — отзыв, и все правильно. Он предлагает выйти на улицу и поговорить там, ибо в конторе неудобно. Идем, выбираем удобное место на пешеходной дорожке на мосту через виадук, можно идти и разговаривать. Спрашиваю его, чем объяснить, что такого-то числа, а затем и такого-то вы не явились на встречу? Он мне в упор: вы кем будете? С достоинством отвечаю, что представитель Центра. И вдруг человек, которого считали уж таким нашим, выпаливает на английском: я вас не люблю. Беру себя в руки и объясняю, что любовь или не любовь меня мало интересует, по крайней мере, меньше, чем причина, по которой он пропустил несколько встреч. Говорю, что я очень исполнительный, и раз мне дано задание проверить, то я его выполню и просто не смогу иначе. Он дает мне понять, что я, быть может, не тот человек, с которым ему можно вести дело. Тогда, чтоб как-то расположить строптивого господина, начинаю говорить с ним по-русски. И то ли от волнения, то ли от того, что долго на родном ни с кем не беседовал, русский язык у меня получается весь ломаный. Чувствую, собеседник мой еще больше насторожился. И тогда я предлагаю: ждите такого-то числа доверенного от Центра, который подтвердит, что я именно тот, с которым вы должны разговаривать.