Главный противник. Тайная война за СССР - Николай Долгополов

Он уехал, какое-то время работал, кажется, в Индии. Но там тоже что-то не заладилось. И потом я уже из прессы узнал, что якобы Саймондс вернулся в Англию и, естественно, под своим именем. Его арестовали, и он два года отсидел в тюрьме еще по тому — скотланд-ярдовскому — делу.

— Какой замкнутый круг получился.

— Он до сих пор считает, что его посадили ни за что, несправедливо. О связях с нами, конечно, никому не рассказал, но какую-то там легенду сочинил, где эти годы болтался-мотался.

— А как же выплыла наружу вся история с его пребыванием в СССР?

— Где-то в 1982 году Джон вышел из тюрьмы и жил себе спокойно лет десять. А в 1992 году, когда сбежал Митрохин, его пригласили и начали задавать вопросы в лоб. И вот тогда он все и рассказал. Саймондса не стали преследовать за шпионаж. Да и не за что было, потому что никакой информации по своей стране он нам не дал, просто не знал. И ничего преступного против Англии, выполняя наши задания, Саймондс тоже не совершил. То, что он кое-что, ну немножко, сделал — к Англии никакого отношения не имело. К Западной Германии, к американцам — возможно. А к английским гражданам он вообще не подходил, ему это было запрещено: в Великобритании во время процесса печатались его фотографии, да и мало ли какой мог произойти прокол. Саймондс никогда даже не говорил никому, что он — англичанин. Поэтому предъявлять Саймондсу какие-то претензии у англичан не было никаких оснований. А то, что он оказался на какое-то время связан с КГБ, — это еще не уголовное преступление.

Такая вот довольно трагическая судьба. Жизнь не получилась. Саймондс — жертва.

— А когда вы последний раз виделись с Джоном Саймондсом?

— Последний раз я его видел в 1977-м году в столице Сенегала Дакаре. Когда посмотрели, где находится работавший с ним Прелин, и выяснили, что он, то есть я в Дакаре, то его — ко мне.

Мы с ним там готовили одну поездку к дамочке из ЦРУ. Сделали ему кое-какие документы, он под моим руководством открыл счет в банке. Встретились с ним в кафе, а до того я сначала визуально проконтролировал его прибытие. Вечером он выехал за город на такси в район одного казино. Потом я посадил его к себе в машину, покатались с ним. Все обговорили, и затем были встречи для устранения всяких накладок, которые возникали. Пробыл он в Дакаре тогда дней десять— двенадцать. Вот так и прошли последние встречи.

— Потому после публикации «Архивов Митрохина» Саймондса не посадили?

— Так я и говорю: не за что.

«Если страна нас не знала, значит, мы ее не подвели», — считают Михаил и Елизавета Мукасей — супружеская пара разведчиков-нелегалов, больше двадцати лет проработавшая в Западной Европе.

…

Причиной и своих немалых успехов в разведке, и долголетия супруги считают доброжелательность. «Когда окружающие видят, что ты хорошо к ним относишься, то вполне можешь рассчитывать и на доброе отношение к себе», — дружно и чуть не в один голос уверяла меня эта супружеская пара.

За десятилетия странствий и мотаний по миру у них ни единого промаха. У чужих контрразведок ни намека на подозрения. Незаметное возвращение господ X + Y домой, где их ждут честно и до конца жизни заработанные почет, уважение. И, как полагается в таких счастливых случаях, полная безвестность.

Мне бы никогда не встретиться с ними, если бы не их дети. Это они — оператор Анатолий Мукасей и его жена киноактриса, режиссер Светлана Дружинина — искренне гордящиеся родителями, предложили и настояли. Пусть в конце жизни, но Михаил Исаакович и Елизавета Ивановна должны получить хотя бы толику причитающейся славы, публичного признания. И к чести руководства Службы внешней разведки России следует сказать, что оно поддержало это святое стремление.

И вот петляние по узким шоссейным дорогам, переходящим в проселочные. Наглухо задраенные ворота с виду неприметного серого дома в ближнем Подмосковье. Вооруженная охрана, быстрая и привычная проверка пропусков у троих моих сопровождающих с официальным занесением в разграфленную книгу посетителей, лежащую на столе у коменданта. На меня — ноль внимания: за чужака-журналиста отвечают его сюда пригласившие.

Обстановка такая, что вопросы «ой, где мы?» задавать как-то не тянет. В принципе ясно, что попали мы в санаторий, дом или место отдыха для тех, кто, как и будущие мои собеседники Михаил и Елизавета Мукасей, тесно и навсегда связали свою жизнь с внешней разведкой. И совсем не с той, что респектабельно таится под дипломатической или торгпредовской крышей. Тонкий намек сопровождающих о не слишком большой уместности фотосъемки мне совершенно понятен. Да и моих героев не хочется тревожить щелканьем «Кодака».

Вступаем в контакт

Михаил Исаакович, высокий, с чуть прогнувшейся спиной, носит черные очки с мощными линзами. Однако не помогают ни оптика, ни операции — зрение почти ушло. Елизавета Ивановна передвигается на кресле-каталке. Отказали ноги, но, кажется, это временно. Какое уж тут фотографирование.

Всегда перед встречей с такими людьми волнуешься: как воспримут, найдешь или не найдешь общий язык, станут ли, несмотря на разрешение сверху, рассказывать, а потом удастся ли об услышанном поведать.

Тут мне очень помог блондин Саша. Он, как, судя по всему, принято в СВР, опекает эту пару «своих», так называемый «прикрепленный». Атлетически сложенный, очень контактный и дружелюбный, обращается с подопечными по-домашнему, но без фамильярности. Хозяина палаты величает «Майклом», дает ему, когда у того пересыхает горло, любимые леденцы, аккуратно поправляет одеяло на коленях у Елизаветы Ивановны — «Бетси». И представляет меня так доброжелательно, что отношения складываются, флюиды настороженности исчезают.

Уже потом, во время не короткой нашей беседы, когда постепенно пошли откровения, Мукасей будет время от времени брать меня за руку, объясняя: «Хочу хоть так чувствовать собеседника». Ладонь у него твердая, не старческая, голос громкий, память не подводит, и рассудок ясен. А ведь родился Михаил Исаакович Мукасей 13 августа 1907 года.