Евреи и Европа - Денис Соболев

Сказанное выше позволяет лучше понять некоторые кажущиеся парадоксы израильской социокультурной ситуации. Израильские интеллектуалы часто жалуются на ксенофобию израильского общества и на его стремление к культурному изоляционизму; однако нет ничего удивительного в том, что их усилия по насаждению парадоксальной смеси левого догматизма и ценностного релятивизма в качестве предполагаемой основы либерального общества ни на йоту не приближают израильское общество к либерализму — открытость и либерализм невозможно ни предписать, ни организовать, хотя для них и можно создать благоприятные условия. В этом смысле либерализм, как уже говорилось, абсолютно идентичен свободе, на стремление к которой он опирается. Несмотря на то что человека невозможно заставить быть свободным, можно создать политико-экономические условия и образовательные рамки, которые будут способствовать реализации индивидуальной свободы. Точно так же невозможно навязать либерализм обществу, и бессмысленно пытаться заставить избирателей голосовать за движение, опирающееся на либеральные принципы. Такое движение сможет появиться только тогда, когда само израильское общество подвергнется глубинным и сущностным трансформациям.

Возможно, что именно этим отсутствием либеральной политической альтернативы и объясняется в значительной степени тот факт, что так называемая «русская» община не продлевала мандат доверия ни одному из правительств, существовавших в Израиле за последние двенадцать лет. Я, разумеется, далек от предположения, что разнородная репатриантская масса, часто агрессивная, равнодушная и невежественная, являющаяся точным слепком советского общества, отличается большей любовью к свободе и либеральным ценностям, нежели израильское общество; боюсь, что уровень любви к свободе одинаков в обоих случаях. Вне всякого сомнения, электоральное поведение репатриантской массы с его радикальными политическими зигзагами в значительной степени объясняется неспособностью ни одного израильского правительства решить те проблемы, которые являются для репатриантов проблемами жизненной важности, неготовностью основной массы новых граждан Израиля примириться с объективной невозможностью разрешить арабо-израильский конфликт, как военным, так и мирным путем, столкновением часто неизжитого тоталитарного сознания с прагматическими интересами и, наконец, многократно выраженным желанием значительной части репатриантов «взять и поделить» те деньги, которые, согласно расхожей мифологии, левые правительства переводили киббуцам и государственным компаниям, а правые — поселениям и ультраортодоксам.

Однако в этом списке есть еще один, менее очевидный, фактор. К каждым новым выборам репатриантская масса подходила с единодушным чувством того, что существующее правительство потерпело сокрушительное поражение; и голосовало за их соперников. Но чувство политического провала и неисполненных обещаний не формируется само по себе, так же как оно не появляется только в результате партийных пропагандистских манипуляций; мы видели, что сходные предвыборные ходы разительно отличались по своим результатам в разные периоды и в разных политических контекстах. Иначе говоря, русскоязычная интеллигенция, которая в основном и определяет политику газет и журналов на русском языке, последовательно формирует выпуклый и убедительный образ провала власти. В этом смысле сравнение с ивритоязычным миром является достаточно любопытным; если до последнего времени в ивритском обществе колебался сравнительно небольшой неустойчивый центр, в репатриантском мире основная масса общины переходила справа налево, потом снова направо, потом снова налево и опять направо. В ивритском мире идеологам обоих лагерей обычно удавалось убедить основную массу «своих» избирателей в том, что провалы их лидеров объясняются объективными причинами, а провалы лидеров противоположного лагеря — подлостью и злонамеренностью. Что же касается представителей русскоязычной интеллигенции, то они, даже занимая однозначную политическую позицию, часто оказывались не готовы — или не способны — активно защищать «своих» политиков и «свои» политические движения — становясь, таким образом, в фактическую оппозицию ко всему спектру израильской политической реальности и израильской политической системе как таковой. При этом в большинстве случаев оппозиция к израильским политическим реалиям не сопровождается неприятием Израиля как государства или израильского общества в целом.

У этой, часто активной, еще чаще пассивной, оппозиции русскоязычной интеллигенции к израильскому политическому миру есть много причин — лицемерие и непоследовательность политиков, коррупция и крикливый популизм, ложь и нагнетание взаимной ненависти в качестве средства политической пропаганды. Есть, разумеется, и менее приглядные причины, связанные с относительно низкой степенью вовлеченности русскоязычных гуманитариев в механизм легитимизирующей пропаганды — как в количественном отношении, так и по части выигрыша, предложенного механизмом власти. Но есть и еще одна причина; и, возможно, она главная. В Российской империи, и уж тем более в СССР, где свободы всегда не хватало, идея свободы стала значить больше, чем в большинстве других стран, за исключением, разве что, англосаксонских. Да и за право быть свободным, как внутренне, так и внешне, «советской» интеллигенции, включая и ее еврейскую часть, приходилось платить очень высокую цену. Впоследствии, оказавшись в Израиле, русскоязычная интеллигенция получила материал для межкультурного и межцивилизационного сравнения; и это сравнение высветило относительность многих догм и поведенческих стереотипов, кажущихся незыблемыми внутри русской или израильской культуры. Разумеется, эту дорого купленную свободу часто удается конвертировать в экономическое преуспеяние или карьеру государственного чиновника, так же как ее можно поменять на чувство уверенности и внутренней убежденности, которое дают ортодоксальная религиозность и национализм. Но значительная часть русскоязычной интеллигенции не торопится делать ни тот ни другой выбор. Если бы в израильском политическом мире существовало хотя бы одно независимое либеральное движение, многим из этих людей было бы проще найти точки соприкосновения, а может, и самоидентификации с израильской политической жизнью. Пока же таких точек крайне мало.