Скелет в шкафу - Юрий Никитин

Похохатывая, они пошли вокруг меня по кругу, один наконец вытащил десантный нож с зазубринами на тыльной стороне, красиво поиграл им в руке.

– Ты нам все скажешь, – сказал он на арабском. – Да, мы уже посмотрели, ты доктор наук и все такое. Но раз ты здесь, ты пленный…

– Если военнопленный, – ответил я, – то есть правила…

Все трое расхохотались.

– Дорогой, сейчас война идет без всяких правил. Это американцы все перемешали, когда сказали, что раз они самые сильные в мире, то им насрать на все правила. А мир таков, стоит одному… так и все тоже, чтобы не оставаться в дураках.

Мозг уже просчитал все варианты, отобрал лучший, теперь только бы мышцы не подвели, я резко дал ближайшему подножку, он с проклятием повалился на соратников.

Я быстро повернулся к нему спиной и скованными руками выдернул из-за пояса пистолет, тут же выстрелил ему в спину, развернулся и всадил пулю во второго, а третий распахнул рот и очень-очень медленно начал вытаскивать пистолет из кобуры.

Развернувшись и к нему спиной, я дважды нажал на спусковую скобу, моментально присел возле того, что с ключом, выудил из кармана и быстро отпер стальные браслеты.

Дверь кабинета распахнулась, на пороге возник Громов. Лицо злое и здорово измученное, сразу услужливо мелькнули строки «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста…» Как же забодала меня эта классика, складки у рта стали совсем глубокими.

Он охнул, увидев направленный в глаза ствол, застыл, глядя на меня вытаращенными глазами.

– Говно, – сказал я, – а не боевики. Обыкновенные мародеры! Так, здесь нам делать нечего, быстро собираемся и выходим.

Он сказал слабо:

– Я шел, чтобы освободить вас, профессор…

– Так я и поверил, – ответил я.

– Правда, – сказал он быстро. – Левченко прав, лучше потерять погоны, чем совесть…

– Поворачивайтесь, – сказал я. – Мне ваша жизнь вообще-то не нужна. Как и смерть. Сперва побудете моим щитом, а потом обменяем на капитана Волкову или внучку Стельмаха. Так что слушайтесь и останетесь живы и даже целы. Но если взбрыкнете…

Я сунул ему под нос ствол пистолета. Он сказал слабым голосом:

– Да-да, я не…

– Пойдемте, – прервал я. – Топайте впереди, но помните, я не промахиваюсь. Если не верите, посмотрите еще раз на своих орлов-мародеров. Не промахиваюсь и стреляю быстро.

– Да-да, – проговорил он торопливо, – я иду, я все сделаю… Не из-за страха, я на вашей стороне…

Дверь распахнулась, я успел увидеть боевиков и направленные в нашу сторону автоматы. Прикрывшись Громовым, я выстрелил дважды. Охранники задергались, но один успел выпустить в нашу сторону короткую очередь.

Я чувствовал, как задергалось тело Громова под ударами пуль. Раны наверняка тяжелые, если не смертельные, тут же перестал поддерживать его тело, бесполезен, быстро вышел в коридор, втащил в комнату трупы охранников, быстро переложил из карманов Громова к себе айфон и флешку на двести гигов, нехило, ладно, потом разберусь, вышел и плотно закрыл за собой дверь.

На ярусе ниже навстречу идет парень с автоматом в руках, я крикнул ему властно:

– Где пленная?.. Ее срочно к шейху Исмаил-оглы!

Он сказал испуганно:

– Она все еще в офицерской комнате!.. Первый этаж, пятая…

– Стой здесь, – велел я. – Бди!

Вихрем пронесся на первый, мышцы заныли, вот наконец та офицерская под номером пять, прекрасно, удар ноги в дверь с такой силой, что она ударилась о стену и послушно захлопнулась снова, как и рассчитывал, а я не сводил пистолет с красивого боевика с черной, коротко подстриженной бородкой.

В комнате еще один, попытался протянуть руку к пистолету, но я покачал головой.

– Парень, с трех метров я точно не промахнусь.

Он застыл, а чернобородый красавец сказал тягучим наглым голосом:

– А мы твою бабу поимели. Сперва я, потом Хасан…

– Не было такого, – возразил я.

– Как же нет, – сказал он победно, – когда я…

Я выстрелил ему в голову, тут же перевел прицел на лоб вытаращившего глаза Хасана. Хлопнул второй выстрел, боевик завалился на спину.

Я пинком отворил дверь в спальню. Ингрид связана по рукам и ногам на стуле, еще и к самому сиденью примотана крепко. Я первым делом снял повязку со рта, женщин больше всего оскорбляет, когда им затыкают рот, взрезал веревки.

– Как же тебя насиловали, – сказал я озадаченно, – вот камасутрики восточные, да, это дело тонкое…

Она поспешно вскочила, потирая кисти рук.

– Где мое оружие?

– Вернем, – пообещал я.

Она кивнула на два трупа, их видно через открытую дверь.

– Обоих?

– Подумалось, – сообщил я, – все равно их не возьмут в сингулярность… Так зачем им сейчас топтать землю и пожирать невосполнимые ресурсы? Опять же запасов нефти в мире только на двадцать лет…

Она посмотрела на меня чуть ли не с отвращением.

– Да ты вообще не человек.

– Я субсингуляр, – пояснил я. – Все чаще чувствую себя таким… близким тому наступающему миру. Хоть и не представляю, каким он будет… Кстати, они точно не надругались над тобой?.. Как-то особо цинично?

Она вздохнула.

– Вообще никак. А так хотелось проверить, в самом ли деле такие уж горячие, как рассказывают о себе.

Я оглянулся.

– Насчет горячих не уверен, но пока что еще теплые, подтверждаю.

Она забрала их пистолеты и автомат Хасана, повернулась ко мне, злая и решительная.

– А где Громов?

Я буркнул:

– Я его немножко убил.

Она дернулась.

– Это… как?

– Прервал нить его жизни, – ответил я. – Так говорят?.. Остановил его существование. Думаю, он вредил прогрессу, потому не нужен в этом мире. А в качестве гумуса пользу принесет, так как высокоорганизованные молекулы его тела попадут в растения, а оттуда либо прямо нам на стол, либо через мясо животных.

Она поморщилась.

– Прекрати! Я все больше убеждаюсь, что ученые – страшные люди. И меня страшит мир, который вы создаете!.. Где Левченко?

– Он не только сам смотался, – ответил я, – но и ребят своих забрал, якобы по делу… Так что стреляй во все, что движется.

– А заложница?

– Где-то внизу, – сообщил я. – К счастью, здесь остались только непрофессионалы. С бандитами даже воевать неприлично, однако ты же силовая структура, просто обязана очищать мир от всякого говна.

– А ты?

– Мне генералов подавай, – сообщил я. – Ладно, помогу и офицеров, хотя это для моей докторской как бы унижение.