Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года - Сергей Чупринин

в данном своем виде джаз О. Лундстрема будет активно способствовать массовой порче вкусов молодежи, вредно влиять на художественную самодеятельность, нанесет серьезный ущерб развитию музыкальной культуры.

создание джаза О. Лундстрема является серьезным провалом в работе обоих министерств культуры188, свидетельствующим о продолжающейся политике идеологических уступок влияниям буржуазного искусства, как это уже имело место недавно в области литературы (роман Дудинцева «Не хлебом единым»), кино (фильм «Тугой узел»), театра (пьеса «Был ли Иван Иванович?»189), живописи (декадентская выставка молодых художников) (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 687).

Эти песни, – побывав на концерте, записывает в дневник Любовь Шапорина, – может быть, гениальны. Их трагичность потрясает. «Колыбельная», «Зима»; «смерть ребенка – в могиле Мойшеле»… простые слова именно своей простотой разрывают сердце.

Напрасно присоединил он к этим песням две фальшиво-жизнерадостные. —«Счастье». Юная колхозница (кто видел когда-нибудь евреев в колхозе?) поет о своей счастливой жизни в колхозе.

Совсем напрасно. Жаль (Л. Шапорина. С. 342).

В буржуазной печати Запада в свое время в связи с открытием выставки французского искусства в Москве ставился вопрос: будет ли реабилитирован импрессионизм в СССР? При этом утверждалось, что только возрождение импрессионизма может вывести советское изобразительное искусство из тупика, в который оно якобы зашло.

Чем объяснить такую заботу западноевропейской буржуазной критики в процветании советского искусства?

Как показывает вся история импрессионизма, он порожден не тенденцией к более глубокому и всестороннему освоению действительности, а отходом художников от общественно-воспитательных задач искусства (с. 2).

финальный крик Марютки: «Нет… нет… синеглазенький!» произвел на всех нас ошеломляющее впечатление: во весь голос отменялся безусловный, как считалось, примат революционного долга над личным счастьем, над самой любовью. Переполненный зал как-то судорожно вздохнул (этот вздох остался в памяти как часть фонограммы фильма) и замер до самого конца сеанса, а когда экран погас – выдохнул ревом и овацией. Чухрая вынесли из зала как триумфатора (Кинематограф оттепели, 1998. С. 209).

очередь за билетами была, как за хлебом в войну. Я со своими друзьями дежурила в этой очереди – и днем, и ночью шла перекличка, все писали свой номер химическим карандашом на ладони. Вся эта эпопея закончилась до сих пор незабываемым чудом – мы увидели наконец увенчанную высшей наградой в Венеции «Дорогу» Феллини с Джульеттой Мазиной и Энтони Куинном, о которых только читали в польском журнале. После «Дороги» мы шли по Большому Каменному мосту все зареванные и даже не могли говорить (Л. Сергеева. С. 50).

«Мы стояли, сменяя друг друга, целые сутки, чтобы посмотреть „Дорогу“ Феллини», – подтверждает ленинградка Елена Кумпан (Е. Кумпан. С. 295).

Откладывать дело с организацией «Современника» в долгий ящик после единодушной поддержки его всеми писателями, и в том числе Президиумами СП СССР и Московского отделения СП, не имеет никакого резона уже в силу того, что это – единственно верный и кратчайший путь к радикальному улучшению деятельности другого нашего издательства – «Советский писатель» (с. 1).

Был вчера Каверин, рассказывает, будто секретарь Хрущева вдруг позвонил Твардовскому. «Н. С. велел спросить, как вы живете, нуждаетесь ли в чем-ниб., что вы пишете» и т. д. Твардовский ответил: «Живу хорошо, не нуждаюсь ни в чем». – «А как ваш „Василий Теркин на том свете“? Что вы думаете с ним делать?» – «Думаю напечатать». – «Вот и хорошо. Теперь самое время» (К. Чуковский. Т. 13. С. 220)192.