Овсянка, мэм! - Анна Орлова

– Предлагаю прогуляться по саду, а потом можем потанцевать под радио или выбрать что-то из пластинок.

– В саду уже темно, – заметила Роуз, ежась.

Еще немного, и она станет зажигать перед сном ночник.

– Вот и прекрасно, – тонко улыбнулся Чарльз. – Отличное время для игры в убийство.

– Вы с ума сошли! – рыкнул полковник Хьюз.

Наконец-то! А я уже решила, что он приболел. За весь вечер и голоса не подал.

– Почему же? – пожал плечами Чарльз. – Сейчас это модно. Хотя можем поискать клад. Ну-ну, не ворчите! Будет весело. Джинто, покажи все гостям, я скоро буду. Мисс Райт, можно вас на минутку?

Гости, тихо переговариваясь, нехотя отправились в сад. Меня Чарльз увлек в библиотеку.

– Этан просил меня вас увезти, – сообщил он без обиняков. – Я хочу знать, что вы сами об этом думаете?

Я прошлась вдоль полок, касаясь переплетов кончиками пальцев. Повернулась к нему.

– Думаю, это плохая идея. Вы ведь меня потом не отпустите, правда?

Лицо Чарльза, при тусклом свете торшера походившее на деревянную маску, дрогнуло.

– Правда. Я, конечно, уважаю честную игру – ее принято уважать. Но не уверен, что сам на нее способен. Я хочу, чтобы вы уехали со мной. Но не как невеста Этана, а как женщина, которую я люблю.

Я сказала то, что принято говорить в таких случаях:

– Спасибо, Чарльз. Вы мой очень дорогой друг, но…

Он в два шага преодолел расстояние между нами.

– Не надо, Мэри. Я был бы последним идиотом, если бы стал умолять, но я чертовски к этому близок. Я не хочу быть вашим другом. Мне нужно все – или ничего.

Какая яростная, какая пылкая натура! Жаль.

Я покачала головой.

– Вы увлеклись мной, это скоро пройдет. У вас будет титул, богатство, власть… сотни прекрасных одалисок.

Он криво улыбнулся.

– Думаете, меня это утешит?

– Со временем – да.

Чарльз помолчал, глядя в окно.

– Только не присылайте мне приглашения на свадьбу. Я не настолько великодушен.

– Чарльз…

– Что, моя дорогая? Вам было бы легче, если бы все это оказалось игрой? Тогда можете считать именно так. А я не намерен притворяться.

– Перестаньте, – поморщилась я. – Вас ведь подослал инспектор, я сразу догадалась. Он хотел, чтобы вы за мной присматривали.

Глаза Чарльза были темны, словно кожа его камердинера-нубийца. Он закурил, и комнату заволокли клубы табачного дыма.

– Старина Этан. Да, поначалу это была его идея, а потом мы оба в вас влюбились. Смешно. Никогда не думал, что мы станем соперниками. Знаете, ему никогда не везло с девушками. Зато если уж повезло, так по-крупному!

Темноту гостиной совсем чуть-чуть разбавляли фонари за окном. На низкой оттоманке в углу виднелась фигура, укрытая пледом.

Дверь тихонько скрипнула, и человек в коридоре замер. Услышит? Поднимет шум? Но леди Присцилла на диване не пошевелилась. Крадучись, на цыпочках, он вошел. Приблизился к дивану, замирая после каждого шага. Больная по-прежнему крепко спала.

Огляделся. Со стен скалились дикарские маски, предметы культа, в тусклом свете поблескивали топорики и ножи. Человек покачал головой и… На голову спящей опустился тяжелый цветочный горшок. Ни крика, ни стона. Что-то не так!..

Зато внезапно загорелся свет, заставив убийцу судорожно вздохнуть и близоруко заморгать. На диване перед ним лежала грубо скрученная из одеял и шарфов кукла, усыпанная землей из горшка. Фикус валялся на полу.

– Мистер Миллер, вы арестованы! – громко заявил инспектор, выступая из ниши. – За убийство…

Договорить он не успел.

Викарий подпрыгнул, взвизгнул, как поросенок, и слепо бросился к окну. Выскочившего ему наперерез констебля Догсли он просто снес. Такой прыти тот не ожидал.

В саду послышались торопливые шаги, а после – тихий скрип велосипеда.

Констебль Догсли поднялся с пола – кажется, невредим – и выглянул из окна.

– Ушел! – с досадой констатировал он, увидев яростно крутящую педали круглую фигуру. – Простите, сэр.

– Ничего. – Инспектор похлопал его по плечу. – Ему некуда бежать. Думаю, мы найдем его в церкви.

Но он ошибся.

Викария нашли на кухне пасторского дома. В руке у него был пузырек из-под «пыльцы фэйри», в мертвых глазах застыла боль. На столе – записка.

– Он прятал «пыльцу» в велосипеде, сэр! – доложил констебль, шмыгнув носом.

Инспектор рассеянно кивнул и развернул записку. Пробежал глазами, хмыкнул и прочитал снова, теперь вслух и с выражением:

– «В ослеплении, в гордыне своей я осмелился тяжко согрешить. Я уподобился Каину и преступил первую заповедь. Теперь моя душа вечно будет гореть в аду, я содрогаюсь и плачу при мысли об этом. Господь свидетель, нет мне прощения ни по законам божеским, ни по законам человеческим. Я лишь хочу, чтобы тень подозрения больше не пятнала невиновных. Простите. P.S. Похороните меня в саду, под душистым горошком».

Лайнер стоял в порту. Неделю назад мы пересекли экватор, и некоторые пассажиры до сих пор это праздновали. Другие же отправились на берег – размять ноги и развеяться.

Я избегала общего веселья. Стояла у борта на прогулочной палубе и смотрела на темную воду. Визгливо кричали чайки, запах мокрой древесины, кожи и водорослей шибал в нос.

– Мисс Люси Райт? – окликнул меня помощник капитана. – Вам телеграмма.

Она состояла всего из трех слов: «Возвращайся. Люблю. Э.».

Я засмеялась, глядя в ярко-голубое небо. В руке трепетал листок телеграммы. Хотелось кричать и плакать, хотелось прыгнуть за борт и помчаться по волнам. Остатки здравого смысла побудили меня спросить:

– Не подскажете, как мне купить обратный билет?

Помощник капитана не выразил ни малейшего удивления. Должно быть, ему не привыкать к сумасбродным дамочкам.

– В Альбион?

Я лишь кивнула.

Обратно. К Этану, Роуз, леди Присцилле – ко всем, кто меня любит и ждет.

А также к вечному дождю, пятичасовому чаю, душистому горошку…

И даже – черт с ней! – пусть будет овсянка.