Маленький друг - Донна Тартт

Последовало молчание.

— А что ты будешь делать с тележкой?

— Да здесь оставлю, она же мне не нужна.

— А если ее кто-нибудь найдет?

— Кто? Сюда никто не ходит.

— Ну ладно, пошли.

Они сбежали с эстакады, чувствуя, как ветер играет в волосах, и какое-то время бежали по инерции, пока не добежали до шоссе. Здесь они перешли на быстрый шаг.

— Эй, Харриет, — сказал Хилли, — спорим, я быстрее добегу до того столба?

Он чувствовал себя настоящим воином, грубым, мужественным, завоевателем планеты. К тому же Харриет уже не была такой напряженной и даже смогла пару раз улыбнуться его шуткам. Вприпрыжку они вбежали в город и тут, прячась в боковых улочках и скрываясь за помойными баками, дошли до здания кино.

— Фильм уже давно идет, — высокомерно сказала им девица за окном билетной кассы.

— Неважно, — ответил Хилли, протягивая ей два доллара.

Девица открыла пудреницу, проверила в зеркальце, все ли прыщи остались в наличии, и нарочито медленно пошла открывать им двери в зал. Как раз в этот момент они услышали пронзительный гудок — это подходил к станции пассажирский из Нового Орлеана.

— Когда-нибудь нам тоже надо будет туда прокатиться, — сказал Хилли, толкая Харриет в плечо. — Ну и вечерок!

Харриет отвернулась от него, скрестила руки на груди и оглядела улицу. Небо разорвал низкий рык грома, и в тот момент, как высокомерная девица открыла им двери в зал, на землю упали первые тяжелые капли дождя.

— Гам, ты сможешь сама вести «транс Ам»? — спросил Дэнни. Он был под кайфом и парил, парил так высоко над землей, что с этой высоты Гам казалась старым высохшим кактусом, красным кактусом в своем летнем платье с цветами. «Цветочный кактус, — сказал он себе, усмехнувшись, — красный бумажный кактус, сиди на месте, поняла?»

Гам, как будто услышав команду, несколько минут постояла на одном месте, жуя губами.

— Вести-то его не проблема, — сказала она наконец, — да только что-то уж больно низко он у тебя сидит. С моим артритом…

— Ладно, — пропел Дэнни с высоты птичьего полета, — я отвезу тебя в город, чтобы ты могла исполнить свой долг, да только машина от этого выше не сядет, ха-ха-ха…

— Ну что ж, — мирно сказала бабка, — давай отвези меня. Хоть немного отработаешь эти свои водительские права — мы на них и так чуть не разорились.

Медленно-медленно она протянула свою коричневую высохшую лапку и положила ее Дэнни на рукав, а потом поковыляла рядом с ним к машине — через двор, где Фариш, сидя на своем любимом стуле, разбирал на запчасти телефонный аппарат. Дэнни вдруг пришло в голову, что все в его семье особенные, все понимают природу вещей. Кертис видел в людях только хорошее, он был как сама Любовь; Юджин видел во всех Божье начало; он, Дэнни, мог проникать в мысли людей и даже иногда предвидеть будущее, а Фариш, по крайней мере до операции, знал, что движет и управляет людьми, и всегда умел этим пользоваться.

Гам не любила радио, и они какое-то время ехали в молчании. Дэнни с наслаждением слушал, как урчит мощный мотор его великолепной машины, представляя себе, как все части ее изящного металлического тела работают слаженно, как единое целое.

— Да, — безмятежно произнесла Гам, — я всегда боялась, что из твоей работы водителя ничего не выйдет.

Дэнни ничего не сказал, но воспоминание о днях, проведенных за рулем грузовика, больно кольнуло в сердце. На самом деле те дни, до второго ареста, были самыми счастливыми в его жизни — у него была работа, он был как все, уважаемый человек, играл на гитаре, вечерами болтался по барам, обнимался с девчонками. Когда это было? Всего три года назад, а кажется, целая вечность прошла с тех пор.

Гам вздохнула.

— Ну и хорошо, что так получилось, — сказала она, — а то ты так до смерти и водил бы этот грузовик.

«Ну и что? — хотел сказать ей Дэнни, — лучше, что ли, дома торчать целый день?» Бабушка всегда насмехалась над его работой.

«Дэнни не много ожидает от жизни, — говорила она. — И правильно, Дэнни, меньше будешь ждать, меньше расстроишься». Она была глубоко убеждена, что от жизни надо ждать как можно меньше, и это убеждение с детства вдалбливала в головы внуков.

«Человек человеку — волк» — еще одна мудрость Гам, которую Дэнни усвоил вполне крепко.

— Я вот говорила Рики Ли, — продолжала Гам, удовлетворенно складывая на коленях покрытые язвами и незаживающими ссадинами руки и разглаживая подол красного платья. — Когда он получил этот грант от баскетбольной команды в Дельте, помнишь? Он ведь тогда в колледж собрался, ни больше ни меньше. Так я и говорю ему: «И что теперь, ты будешь по ночам работать, чтобы скопить себе на жилье и еду, в то время как богатенькие мальчики будут насмехаться над тобой? Рики, ты слишком хорош для этого».

— Ну да, — пробормотал Дэнни, когда понял, что Гам ждет его реакции. Он помнил то время: Гам и Фариш вконец загнобили Рики Ли, так что он ушел из колледжа. И где же он теперь? В тюряге.

— Вот ведь придумал. В колледже днем, а работать ночью, и все для того, чтобы мяч гонять.

Дэнни сказал себе, что лучше сдохнет, чем повезет Гам завтра в город.

Харриет проснулась и несколько минут лежала, пытаясь сообразить, где она находится. Она опять легла спать, не раздеваясь и не приняв ванну, даже ноги не вымыла. Зевнув, она протерла заспанные глаза, встала, одернула футболку и спустилась вниз.

Ида Рью развешивала во дворе постиранное белье. Харриет некоторое время наблюдала за ней. Она хотела было принять ванну без напоминания, чтобы порадовать Иду, но потом решила, что вид неумытой, грязной девочки должен был ясно показать Иде, на что она их обрекает своим уходом.

Ида с полным прищепок ртом умудрялась что-то напевать, развешивая наволочки.

— Ида, ты уволена? — напрямик спросила ее Харриет.

Ида вздрогнула, обернулась и вынула изо рта прищепки.

— С добрым утро, Харриет, — сказала она таким нейтрально-веселым голосом, что у Харриет упало сердце. — Ну и грязная же ты. Иди сюда и умойся поскорее.

— Так ты уволена?

— Нет, я не уволена, мэм. Просто я решила, — пропела Ида, возвращаясь к работе, — переехать в Хаттисберг и жить там со своей дочерью. Вот что я решила. Пора, давно уже пора.

Во рту Харриет стало сухо.

— А как далеко Хаттисберг? — Но она и сама знала, что Хаттисберг расположен от них за тридевять земель, где-то на берегу Залива.

— Там, далеко на севере, где растут сосны с длинными иглами, где все круглый год ходят в шубах. Я вам тут больше не нужна, — сказала Ида так небрежно, словно говорила о десерте или лишнем стакане кока-колы, который был не нужен Харриет. — Я, когда замуж вышла, чуть старше тебя была, а уж с дитем в животе.