Продюсер - Павел Астахов

— С какой?

— «О»! Вот какой!

Павлов раздраженно затеребил пуговицу своего пиджака. Втолковывая вдове очевидные истины, он нервничал все больше, чего с ним давно не происходило. Он чувствовал, что все больше уподобляется обиженному мальчишке. Адвокат глубоко вздохнул, задержал дыхание и, прикрыв на мгновение глаза, медленно выпустил воздух. Проделав эту процедуру несколько раз незаметно от продолжавшей кутаться и вздыхать вдовы, он окончательно овладел собой. Нацепил сдержанную улыбку и вновь зашагал по комнате:

— Виктория, вам необходимо принять решение. Что делать дальше?

— Да-да. Решение. Я его приняла. Все же вы сами сообщите эту приятную новость Фарфорову… А я… я, как вы советуете, завтра же уезжаю к сыну. Все!

— Что делать мне? — Павлов остановился и склонил голову перед Медянской.

Она подняла на него воспаленные глаза:

— Вам? Вам — спасибо большое… Извините, что я сорвалась… Поговорите с Кириллом. Он, в сущности, безобидный. Взбалмошный. Истерики случаются. Но талантливому человеку все можно простить. Возьмите эти документы от американцев, — она протянула папку и продолжила: — Разберитесь там со следователем тоже. Ну, и, как договорились, я все перечислю… в смысле гонорар. Вы же мне доверяете?

— Конечно. Главное, чтобы вы мне доверяли. Хорошо, Виктория. Я все так и сделаю. Удачи вам, Виктория Станиславовна! Прощайте. — Артем порывисто взял ее руку и легко приложился губами.

Медянская отняла руку и, уткнувшись в шаль, заплакала. Павлов взял картонную папку и вышел.

Блестящий пластиковый телефон безответно вопил вот уже второй час. Он жужжал, дребезжал и странно гукал, ползая по стеклянной поверхности стола Корнея Фроста. Хозяин стола, телефона и кабинета все это время мрачно разглядывал беснующийся аппарат. И лишь когда телефон зазвонил в восемнадцатый раз, телемагнат поднял трубку и медленно произнес:

— Слушаю вас внимательно.

— Корней Львович! Корней Львович! Алло! Вы меня слышите?

— Слышу. Кто это?

— Это беспокоит помощник следователя Агушина. Мы вам не можем дозвониться целый день. У нас новости. Я же обещал вам сообщать.

Корней тут же вспомнил молоденького стажера, который восторженно расспрашивал его о телевидении и о том, как создаются телепрограммы. Попросил еще поприсутствовать на судебном телешоу, которое недавно вслед за остальными каналами запустил и Фрост. Дали ему пригласительный, так он и на «Вердикт моды» напросился, и на «Эпохах истории» засветился. Шустрый малый оказался. Фрост поморщился:

— Ну и что?

— Так вот я звоню, чтобы сказать. Дело по Шлицу закрыто.

— И что дальше? — Корней уже пожалел, что взял трубку со стола. Он был занят глубокими размышлениями над судьбой телевидения и готовился докладывать по этому вопросу руководству страны. А здесь какой-то восторженный сопляк отнимает драгоценное время и тревожит своей чепухой.

«Меня это дело не интересует!» — хотел было резко ответить Фрост и тут же понял, что на самом деле оно его интересует. В связи с окончанием следствия можно попытаться снять аресты на имущество, разморозить акции, вновь попытаться переоформить активы. Глаза его заблестели, Корней от внезапно нахлынувшего возбуждения вскочил на ноги и забегал по кабинету.

— Так, значит, закончили?

— Так точно, Корней Львович. Закончили. И теперь дело закрыто. Все подозрения с вас и остальных сняты.

— А кто же злодей?

— Иван Бессарабский. Но он погиб. Утонул.

— Ага. То есть в прямом смысле «концы в воду»?

— Именно так и Агушин сказал, — продолжал восторгаться стажер.

— Спасибо за новости. И всего вам наилучшего, — Фрост уже потянулся к кнопке окончания звонка, но услышал, как в трубке отчаянно вопит звонивший:

— Корней Львович! Простите! А можно попросить вас…

— О чем? — Фрост вернул телефон к уху и нахмурился.

— Два пригласительных на «Звездный конвейер»? На выпускной утренник! А? Можно? — выпалил молодой человек, испугавшись, что великий теледеятель повесит трубку и больше не станет с ним разговаривать.

Фрост усмехнулся:

— Мо-о-ожно. С вами свяжутся, — и отключил телефон, не дожидаясь ответа и слов благодарности, которые выкрикивал звонивший.

Однако тут же телефон заелозил по столу снова. Фрост хлопнул рукой по стеклу. Но, разглядев номер, высветившийся на дисплее, тут же схватил трубку:

— Да. Слушаю, Ленечка. Что такое?

Теперь Фрост изменил не только интонацию, но и выражение лица. Он улыбался и ласково щурился, всем своим видом демонстрируя, как ему приятно слышать Булавкина.

— Корнейчик, дорогой, беда! Ты представляешь, эта сучка Вика убегает!

— В смысле? Куда?

— В Америку, котик. Неблагодарная сучка! Хапнула Иоськино наследство и сбежала, — нервно хмыкнул Леня.

Фрост озадаченно потер нос, пытаясь сообразить, как отразится поспешное бегство Медянской из России на его положении претендента на остатки наследства. Интуиция подсказывала, что ничего катастрофического не произойдет. Но, доверяя чутью, решил поддержать разволновавшегося модельера:

— Да и впрямь, какой кошмар! Как же так?!

— Надо ее остановить, Корней.

Корней непонимающе поднял брови:

— А зачем, Лень?

— Пусть сперва рассчитается с нами! Мы на Шлица пахали! Он нам так и остался должен. А сколько раз я ее отмазывал?! И ты, Корнейчик, помогал ей. Мы же себя не щадили! Под пулями буквально ходили!

«Вот заливает!» — восхищенно подумал Фрост, но вслух Ленины претензии поддержал:

— Ты прав, Ленечка. Абсолютно прав. Но что же нам делать? Она ведь все равно сбежит. Может, уж бог с ней! Пусть уматывает…

— Неее-е-ет! Нельзя ее отпускать! Пусть рассчитается! — Слышно было, как Булавкин заскрежетал зубами. — Ты еще не знаешь главного!

— Интересно…

— Ты же не знаешь, что обнаружилось завещание!

— Что-о-о-о? Завещание? — Фрост снова вскочил из-за стола и зашагал по кабинету.

— Ха-ха! Именно, Корнюша! Именно. Америкосские адвокатишки прислали бумажки Вике. Она их передала своему юристу. Ну, этому, симпатичному… Павлову. Так вот он уже сообщил про завещание и последнюю волю усопшего Осика.

— И кому же? — не выдержал Фрост.

— А-а-а-а… Дорогуша, никогда не догадаешься! Это Кирюша Фарфоров! Фифочка наш разлюбезный!

Корней опешил:

— Не может быть!!! Что?! Все?! Фарфорову?!

— Ну, положим, не все. Но самое ценное, особняк вместе со студией, — ему!