Ворр - Брайан Кэтлинг

Стащив с себя пальто и расшнуровав ботинки, он услышал звук, от которого дыбом встали все волосы на теле. В комнатах что-то скреблось. Не слабосильное животное – не крыса или мышь, шуршавшие в поисках призраков пищи; поблизости царапалось что-то иное. Он хлопал по стенам, отыскав путь к полкам. Нашел простой жестяной канделябр и спички, зажег три огарка и вгляделся в комнаты. Царапание прекратилось. Он стал совершенно трезв, с ледяной проволокой в хребте. Подождал, и царапание возобновилось. Услышал, как откололась и треснула щепка, и понес прикрытый огонек туда. Все снова прекратилось, но он уже увидел на кухне какую-то массу. На фоне черного пола было темное тело Жозефины. Она лежала нагишом, совершенно неподвижно, таращилась неморгающими глазами на облезающий потолок. Он поднес свет ближе, чтобы отогнать невидимое существо, скребущееся в помещении. Присел и коснулся ее руки; такая холодная, словно поднялась из постели много часов назад. Он поднял свет высоко над головой, чтобы оглядеть комнату и не подпустить существо; горячий воск сорвался и капнул ей на лицо. Реакции не было.

– Жозефина? – прошептал он торопливо. – Жозефина!

Он коснулся ее шеи и не нашел пульса. Нагнулся и приложил волосатое беззастенчивое ухо между грудей: сердцебиения нет. Она умерла. Он осел помрачневшим сырым мешком в сокрушенную тишину комнат и мира. Тут снова зацарапало. Мейбридж дернул свечи и увидел ее левую руку, неистово прокапывавшую половицы. Ногти были переломаны, пальцы окровавлены, но старое дерево поддавалось под напором. Он снова посмотрел на ее окаменевшее мертвое лицо; она была не здесь, но все же пол проедался независимым трудом живой руки. Тут снова опустилась тишина. Он не смел вздохнуть, ожидая, когда возобновится адский ритм, со страхом гадая, что за жизненная сила поддерживает эту инерцию тела.

При наблюдении он осознал, что ее тело мало-помалу выходит из комы. Оно теплело и воссоединялось с рукой, что все еще шевелилась, с ладонью, продолжавшей дико скрести, словно вместила всю ее волю. Ее яростная работа продлилась всего несколько минут, но это были самые долгие минуты в его жизни. В памяти всплыли слова Галла о силе руки – как и безумная хрупкая женщина, которая выпотрошила сама себя, и то, что доктор назвал Жозефину своей самой успешной пациенткой. Конкретный контекст успеха пустил внезапный и необъяснимый холодок по коже.

С ними в сумрачной кухне, с двумя обмякшими фигурами, запертыми в ночи страха и вины, пребывала сомнительная этика Галла. Неужели во всем виновата машина Мейбриджа? Что он скажет сэру Уильяму о его драгоценной пациентке?

Теперь Жозефина просто спала, черные изгибы тела поблескивали под тонким слоем испарины. Он решил не двигать и не будить ее, а взамен прокрался в свою спальню на четвереньках, толкая свет перед собой и стараясь держать его подальше от бороды, подметавшей пол; он намеревался принести одеяло, чтобы позаботиться о ее чести. Мейбриджу ненадолго пришло в голову, что и ему было бы естественнее оголиться: его животная поза дополнит ее позу; на худой конец, получится превосходная серия фотографий – два зверя, ползающих по одному закутку. Так, во фрагментах движения, можно застать самых разных голых людей; зоопарк измеренной человечности.

Он хотел подняться, когда услышал позади движение. Она вмиг пересекла комнату, нависла над ним, оглушая запахом – фиолетовым мускусом течки млекопитающего. Ее глаза светились и впились в его. Внезапно она хлестнула по свечам, швырнув их через комнату. Теперь съеженное пространство освещали только ее глаза. Она прижалась к нему лицом, с огромной силой схватила за волосы и горло. Он захлебнулся, но был бессилен протестовать. Ее мощь стала сверхчеловеческой, и все инстинкты говорили, что если она захочет, то в момент переломит Мейбриджу шею. Их носы смялись друг о друга, ее светящиеся глаза уставились в упор в его. Он не видел ничего, кроме рассеянного света; чувствовал тошноту и ужас. Попытался закрыть веки, но стало только хуже; тонкая кожа съежилась под натиском, свечение проходило сквозь.

Они оставались сплетенными в этой отвратительной позе всего несколько минут, но для него они превратились в удушающие часы. Внезапно она отпала от него, провалилась в сон на холодном голом полу.

Он хватался за глаза, как будто отбитые изнутри. Сел, опустошенный и дрожащий; все произошло так быстро – каждый инцидент занимал какие-то мгновения, огромные количества сфокусированной энергии прогорели всего за несколько минут. Несколько минут. Припадок царапанья был короче, чем интенсивный взгляд… несколько минут! Последовательность минут, что она провела в его машине: три, пять, восемь. Сработало, но с отложенным действием! Проблеск понимания и триумфа тут же затмила мысль о следующем нападении: ему оставались какие-то мгновения, чтобы сбежать или защититься до того, как она снова очнется и предпримет полноценную восьмиминутную атаку.

Он попытался встать, ноги бешено разъезжались. С трудом поднявшись, врезался в раковину, опрокинул деревянную сушилку посуды на пол рядом с распластавшейся спящей. Чашки и тарелки бились и вертелись, когда он схватился за ручку двери на лестницу, к спасению. Заперто. Ключи были в брошенном пальто, где-то в студии, но где? Где он бросил их во время хмельного возвращения? Лился лунный свет, и он шатался в нем в панических поисках. Слышал, как поблизости во сне зашевелилась она, но не посмел остановиться и взглянуть. Нашел пальто и сунул руки в карманы, вызвякивая пальцами ключ. У двери нашел пустой пистолет. Вывернул пальто наизнанку, и оно вцепилось в его руки. Он свирепо дернул, но сделал только хуже. Ключи не находились, а руки застряли в запутавшейся подкладке. Тут Жозефина шелохнулась.

Он закричал, когда она бросилась на него. Ее глаза стали темнее тьмы; белков вообще было не разглядеть. Она стала чистой мускулистой тенью. Мейбридж попытался прикрыть горло, но к нему она не проявила интереса; не ему быть фокусом продолжительной атаки. Она вцепилась в штаны Мейбриджа и стащила его на пол за трещащий пояс, рвала толстую ткань и прочное нижнее белье. Он брыкался и слабо задел ее по голове рукой, распутавшейся из пальто. В лицо тут же врезался поршень ее кулака, и голову отбросило ужасающей силой, во все стороны брызнули кровь и звезды. Она метнулась обратно к своей цели. Больше он не смел бить; другой такой удар его прикончит. Он ждал, что она располосует его брюшную стенку, но целью была и не та. Жозефина схватила его затаившееся мужское достоинство и отшвырнула последние остатки одежды через всю комнату. Сжав основание большим и указательным пальцами правой руки, подхватив яйца остальными, левую руку она запустила