Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл

В ту поездку я взял с собой корректуру моей книги о Гомулке. Когда я передал экземпляры польским официальным лицам, они наконец-то осознали, что это серьезная работа. Ранее они отказывались как-либо содействовать мне, но теперь, на последнем этапе, организовывали интервью, например с членом секретариата партии Артуром Старевичем и с другой скрытной личностью из польского руководства — Ежи Путраментом. Восходящая звезда партии, Мечислав Раковский, в то время редактор «либерального» еженедельника «Политика», любезно прочитал копию корректуры и за обедом в гостинице «Европейской» поделился со мной своими соображениями. Мне пытались помочь в самый последний момент, но герой моей книги никогда настоящим героем не был, а теперь и вовсе мало чем отличался от русской марионетки. Его достижение — относительная автономия внутри советской империи — было перечеркнуто. И «подвели» не только коммунисты. Вся нация не протестовала против антиеврейской кампании, и никто не возмутился участием польской армии в операциях на южной границе. В первом издании моей книги, вышедшей в июле 1969 года, я отразил это разочарование.

В декабре 1969 года меня пригласили в Краков на конференцию, организованную британским и польским министерствами иностранных дел. Я довольно эмоционально выступил с оценкой недавних событий. Я сказал, что как друг Польши поражен проявлениями шовинизма и нетерпимости, не говоря уж о военной агрессии. На что мне ответили, что мои взгляды ничем не отличаются от взглядов белогвардейца или западногерманского реваншиста, что я провоцирую польский народ на восстание против России, иными словами — на массовое самоубийство. Председательствующий с британской стороны Эрик Бертхауд, ранее бывший послом в Варшаве, рассердился на меня за то, что я «раскачиваю лодку». Он сказал, что столь резкая критика лишает меня возможности вести диалог с влиятельными представителями польского правительства. Не было никаких сомнений, что тогда против моей фамилии поставили галочку, причем не только поляки, но и британцы. Лишь через девятнадцать лет британская сторона снова попросила меня принять участие в круглом столе. И лишь через восемнадцать лет мне снова разрешили въезд в Польшу.

Однако и я решил прекратить общение с народом, чье поведение в 1968 году меня так неприятно поразило. Вскоре и в СССР меня внесли черный список и не принимали ни в одной стране социалистического лагеря; но даже если бы это сложилось по-другому, я все равно больше не поехал бы в Польшу. У меня пропало всякое желание помогать полякам продвигаться к более гуманной форме правления.

Вскоре судьба подарила Гомулке последний миг славы. 7 декабря 1970 года в Варшаву приехал канцлер ФРГ Вилли Брандт и подписал договор о признании послевоенных границ. Теперь дорога к развитию германо-польских дипломатических отношений была открыта. Во время этого визита Брандт также извинился за зверские убийства польских евреев во время войны. Известным жестом, который я впоследствии рекомендовал взять на вооружение советскому правительству, когда речь заходила о массовых расстрелах в Катыни, и британцам, в случае с насильственной репатриацией советских граждан в СССР в 1945 году, стало его коленопреклонение перед памятником борцам варшавского гетто.

Спустя пять дней Гомулка объявил повышение цен на основные продукты питания: 16 процентов на муку, 14 процентов на сахар, 17 процентов на мясо, 92 процента на кофе. Это был тот еще рождественский подарочек для уставшей нации. Через два дня несколько тысяч рабочих судостроительной верфи имени Ленина в Гданьске организовали марш-протест к зданиям партийных комитетов. Там их встретила милиция и открыла огонь по толпе. Как выяснилось, сам Гомулка отдал приказ использовать против демонстрантов силу. Теперь он уже был не тем Гомулкой, который оправдывал волнения в Познани в 1956 году, защищал участвовавших в них рабочих и клялся, что сталинские методы навсегда ушли в прошлое. 17 декабря утреннюю смену рабочих судостроительной верфи в Гдыне, едва те сошли с поезда, встретил оружейный огонь, что стало причиной смерти семнадцати человек. Многих убили в Щецине. Тысячи людей были арестованы, в том числе и молодой рабочий гданьской верфи Лех Валенса. Официально смертный приговор был вынесен сорока пяти человекам, но на деле цифра была гораздо больше.

И тогда министр национальной обороны Войцех Ярузельский заявил Гомулке, что не будет использовать армию для подавления восстаний польских рабочих. Из-за этого кризиса польский лидер оказался на грани нервного срыва. За те четырнадцать лет, что он находился у власти, он давно отвык от критики и утратил всякую терпимость к возражениям, считая их порождением нелояльности. Рассказывали, что однажды у себя в кабинете он бросил в посетителей телефонный аппарат, и что он уже не знал, какова средняя зарплата в стране. В час падения никто ему не сочувствовал, было лишь глубокое сожаление, что он не смог воплотить тех больших надежд, которые привели его к власти в сложные дни октября 1956 года.

20 декабря ЦК ПОРП собрался на внеочередное заседание и принял решение о смещении Гомулки вместе с его товарищами Зеноном Клишко и Марианом Спыхальским. Гомулка умер в сентябре 1982 года, и через несколько дней после похорон какой-то остряк написал на его надгробии: «Добро пожаловать в преисподнюю!»

Я уделял польским событиям не слишком много внимания, поскольку занимался решением собственных проблем, включая отставку с правительственного поста. Я вышел из правительства через пятнадцать дней после того, как Гомулка сделал то же самое, и, так же как он, потерял надежду на возможное возвращение. Однако я все-таки написал о падении Гомулки[112] на основе материалов, предоставленных моими польскими друзьями, и, конечно, мне вновь пришлось переписывать его биографию. Первое издание, завершенное в 1968 году и опубликованное издательством «Лонгмэн» в июле 1969 года, заканчивалось словами: «… пройдет много лет, прежде чем такого человека, как Гомулка, оценят по справедливости. Его деяния, как хорошие, так и плохие были очень важными. Нет таких весов, чтобы сравнить их и сказать, что же перевешивает». Второе издание, выпущенное «Пингвином» в 1972 году с учетом событий 1968–1970 годов, заканчивается более суровым вердиктом: «…свергнутому и униженному, ему ничего не остается, как получать пенсию и рассуждать о том, почему все пошло не так, в то время как Польша сурово осуждает его и заживляет свои кровавые раны».

Эдвард Терек возглавил страну благодаря своей популярности в юго-западной части Польши, в промышленном регионе вокруг Катовице, известном своими залежами полезных ископаемых. В семидесятые годы он тщетно пытался развивать социалистическую экономику на базе рискованных совместных предприятий с западными фирмами и займов западных банков. Это не сработало. Польша стала крупным должником, а денег, полученных от западных банков, стране хватило ненадолго.