Государи и кочевники. Перелом - Валентин Фёдорович Рыбин

косматая шапка. Он курил и стряхивал пепел в большую мраморную пепельницу. Студитский не сразу узнал гостя. Бородка, усы… Ба, да это же Шаховской! Бородку и усы отрастил для солидности. В Геок-Тепе он выглядел совсем мальчиком. Но теперь муж, причем шестью годами моложе своей супруги. Тут волей-неволей сделаешься солидным.

— Князь, вы ли это?! — удивился капитан. — Добрый вечер.

— Здравствуйте, Лев Борисыч. Я, как видите…

Они пожали друг другу руки, и Шаховской обнял капитана.

— Каким образом вы в Петербурге, Сергей Владимирович? Княгиня мне писала, что вы — в Чернигове.

— Да, капитан. К сожалению и увы, в Чернигове. Я же поступил на службу в военное ведомство… Впрочем, об этом потом. Я случайно узнал о том, что вы в Петербурге, с туркменскими ханами, и сказал Лизе. Княгиня тотчас послала меня за вами. Не откажите в любезности отужинать с нами.

— Но я уже…

— Капитан, никаких "уже"! Если мне не удастся уговорить вас, то за вами приедет она сама. Не позволите же вы себе тревожить женщину в такой поздний час, да еще в такую мерзкую погоду! — Последние слова он произнес в шутливом тоне, видя по глазам доктора, что он сдался.

— Ладно, князь, уговорили. Только позвольте мне одеться.

Через минуту они сели в карету, которая стояла у подъезда гостиницы, и поехали по вечернему Петербургу. В оконце замелькали желтые уличные фонари.

— Мы с Лизой оказались в Петербурге из-за постигшего нас несчастья и по стечению обстоятельств, — заговорил Шаховской. — Мы уже полтора года живем в Чернигове. Я ведь теперь — градоначальник. Случилось так, что меня вызвали в Главный штаб, а Лизонька была на похоронах сестры, в Москве. После поминовения она со свекровью покойницы, бабушкой Гершельман, приехала сюда, и тут мы увиделись. А о вас, капитан, мне сказали сегодня в Главном штабе.

— Ну что ж, я очень рад встрече, — искренне признался Студитский. — И позвольте, хоть и с опозданием, поздравить вас, князь, с законным браком. Я помню, вы без ума были от графини и, кажется, немножко ревновали.

— Может быть, — засмеявшись, согласился Шаховской…

Спустя полчаса они вышли из кареты, ступили в мрачный подъезд и поднялись на второй этаж. Шаховской потянул за шнурок, остановившись у обитой кожей двери. Внутри зазвенел колокольчик, и вскоре дверь отворилась.

— Я с гостем, — сказал Шаховской и крикнул в глубину коридора: — Елизавета Дмитриевна, у нас доктор Студитский.

— Боже, как это мило с вашей стороны, Лев Борисыч! — услышал капитан голос княгини и увидел ее в светлом дверном проеме боковой комнаты.

Подойдя, она подала капитану руку для поцелуя и помогла снять сюртук. Он вошел в гостиную комнату — довольно просторную, с двумя окнами, диваном, круглым столом и креслами. Стол был накрыт по-праздничному. Хозяйка дома, бабушка Гершельман, и черноглазая девочка лет восьми-девяти встречали гостей у дивана.

— Лев Борисыч, помните это милое создание? — спросила княгиня.

— Неужели та самая девчушка?! — удивился и обрадовался он. — Таня, кажется?

— Татьяна Текинская, — шутливо сказал Шаховской.

Девочка смущенно подала капитану руку. Он спросил, помнит ли она его. Таня кивнула. Графиня сообщила, что Танечка уже хорошо говорит по-русски и по-французски.

— А по-туркменски? — спросил Студитский. — Ты можешь говорить по-туркменски? Давай поговорим с тобой.

— Я уже забыла, — призналась девочка.

— Жаль, жаль, — сказал капитан. — Туркменский тебе надо знать. Когда-нибудь ты почувствуешь в нем необходимость.

— Не преувеличивайте, капитан, — возразил Шаховской. — Танечка станет высокообразованной дамой. С туркменами ей жить не придется. Она будет учительницей или врачом.

— Жаль, Сергей Владимирович, — повторил капитан и пояснил: — Я помню тот день, когда многие наши офицеры взяли на воспитание туркменских сирот. Я часто думаю, что после того как туркменские ребятишки получат образование, то непременно вновь вернутся в Закаспий и станут первыми просветителями своего народа.

— Боже, Лев Борисыч! — воскликнула княгиня. — Я совершенно с вами согласна. Наверное, так и будет. Сыновей Оразмамеда и Тыкмы-сердара в кадетском корпусе обучают турецкому языку, я это точно знаю. Но, капитан, Танечка же — нежное существо. Неужели ей придется жить в феодальной Туркмении?

Студитский усмехнулся, пожал плечами.

— Но почему же — нет? Мы откроем русско-туркменские школы, и в них потребуется много учителей. В них и сейчас уже есть необходимость. Первое, чем я займусь по возвращении в Закаспий, — образую первую такую школу и приглашу в нее учителями бакинских татар.

— Браво, капитан, но — ближе к столу! — воскликнул Шаховской. — Лиза, Таня, Варвара Николаевна, что же вы все забыли об угощении?

Через минуту все были за столом. Выпили за встречу шампанского, и беседа продолжалась. Заговорили о Скобелеве, о его загадочной смерти. Княгиня, видя, что ее Серж рассказывает об этом в общих чертах, тотчас возразила:

— Серж, но это же светские досужие сплетни! Все — гораздо сложнее. Жизнь Скобелева — это пример непомерного честолюбия. Вы думаете, нужна была ему эта крепость, Геок-Тепе? Крепость ему была нужна как очередная ступень к громкой славе и высшей должности. Если бы не смерть государя, он бы с успехом осуществил свои честолюбивые замыслы. Михаил Дмитрич метил в заместители к моему отцу, и он был у цели. Но ушел в отставку военный министр Милютин, и вместе с ним был отдален от дворца Скобелев. Вместо Зимнего — Могилев и какой-то армейский корпус. Представляете, каково было настроение у "белого генерала"! Тут, разумеется, и недовольство вслух, и тайные заговоры — все уместно…

— Но все говорят о каких-то его речах в защиту славян? — сказал Студитский.

— Это прямое следствие его недовольства, — подсказал Шаховской.

— Серж прав, — согласилась княгиня. — Нынешний государь, едва принял престол, сразу полез в объятия к своей немецкой, гессенской родне. Вновь пошли толки о Священном союзе. И это после того, как Россия освободила славян от турецкого ига! Скобелев решил защитить славян от немецкого кайзера. В ресторане Бореля он закатил такую речь, что против него поднялась вся пресса Бисмарка. Разумеется, за немцев заступился наш новый государь. Скобелев едет в Париж, встречается с черногорскими студентами и там у них произносит речь в защиту славян и опять нападает на немцев. В конце концов, государь отозвал его из Парижа. По пути Скобелев остановился в Москве, в гостинице и там скончался во время попойки, в компании развратных женщин.

— Ну, что ты хочешь, Лизонька, — заметил князь. — Скобелев никогда не отличался высокой нравственностью.

— Я думаю, смерть "белого генерала" была все-таки насильственной, — продолжала княгиня. — И замешан тут конечно же сам государь.

— Лиза, не надо так категорично, — попросил Шаховской. — Милютины и без того в немилости, но если дойдет до государя…

— Бедный