Смертельные поцелуи - Бренда Джойс

– Теперь ты понимаешь, хоть я и неидеальный, но всегда контролировал свое желание, я был обязан.

– Ты страшный упрямец, – прошептала Франческа. Она погладила его по щеке, он коснулся губами ее ладони.

– Сейчас я думаю только о твоем благополучии больше, чем когда-либо.

Франческа вздрогнула, внезапно ей стало страшно. Она никогда не перестанет любить этого мужчину. Впереди их ждет неизвестность, но разве Харта когда-то можно было назвать предсказуемым? Картина их будущего всегда была лишь схематичным наброском.

– Ты понимаешь, что сейчас я мечтаю только о том, чтобы навсегда остаться в твоих объятиях?

– Понимаю, но стараюсь держаться в рамках дозволенного.

Между ними вспыхнуло что-то светлое и яркое – Франческа была уверена, что видела искры. «Должно быть, это брошенный друг другу вызов», – подумала она.

К ее огромному облегчению, в следующую секунду в комнату ворвался Джоэл:

– Мисс Кэхил! – Он остановился в нерешительности и стал переминаться с ноги на ногу.

Она повернулась к мальчику:

– Джоэл! Что случилось?

– Простите меня. – Он смутился. – Я не хотел вам мешать.

– Все в порядке. – Франческа подошла ближе и пригляделась. – У тебя есть для меня новости?

Джоэл усмехнулся:

– Я ведь проследил за Фарром! Как хорошо, что вы вместе с мистером Хартом!

– Джоэл! Я же сказала тебе не делать этого. Он тебя поймал?

– Нет, мэм. Он меня даже не видел, ни разочка не заметил.

Франческа облегченно вздохнула.

– Что ты узнал?

Щеки мальчика порозовели. Он покосился на Харта.

– Он был с Роуз, мисс Кэхил, как сейчас вы с мистером Хартом.

Франческа не сразу поняла, что он хочет сказать.

– Фарр и Роуз любовники? – воскликнула она.

Джоэл кивнул в ответ.

Пятница, 6 июня 1902 года. 10:00

Эвана разбудил стук в дверь. Он глухо застонал, напоминая потревоженного дикого зверя, и с трудом оторвал голову от подушки, надеясь, что, кто бы то ни был, человек за дверью скоро уйдет. Воспоминания прошлого вечера отчетливо всплыли в голове, и он почувствовал себя еще хуже.

– Эван! Горничная сказала, ты еще не выходил. Открой дверь и впусти меня, – требовала Бартолла Бенвенте.

Он не разобрал ее слов. Лежа на спине, Эван анализировал в деталях каждый сыгранный кон, каждую сделанную ставку и последнюю серьезную игру в покер.

Сколько же он вчера проиграл? Вспомнилась сумма в восемнадцать тысяч долларов, в кредит, а он уже должен Харту пятьдесят тысяч, не говоря уже о других кредиторах. Прошлым вечером он так расстроился, что после трех выпитых порций виски ноги сами понесли его в клуб, несмотря на запреты даже думать об игре. Тогда еще он убеждал себя, что будет просто пить и смотреть, что он и делал в течение нескольких часов. Потом позволил себе сделать одну ставку – всего одну, и потом он обязательно уйдет. Однако Эван знал, что лжет самому себе. Сделанная ставка вернула ему состояние азарта, и он забыл обо всем – о Бартолле, ребенке, отцом которого считался, и Мэгги. Игра – самый сильный опиат из существующих на земле, и он ничем не отличается от наркомана.

Проклятье!

Из-за его пристрастия к игре от него отказался отец. У него огромные долги – Эндрю отказался их выплачивать. Он беспутный человек, слабохарактерный, потому и живет в этой чертовой гостинице и собирается жениться на женщине, которая ему безразлична. Это просто невозможно вынести. Он потерял шанс измениться рядом с Мэгги Кеннеди, даже не выяснил, отвечает ли она ему взаимностью.

В замке повернулся ключ. Эван был джентльменом, поэтому не мог позволить себе выругаться вслух, но про себя выдал несколько крепких выражений. В комнату ворвалась разъяренная Бартолла.

Эван сел в кровати. Он спал обнаженным, поэтому предпочел остаться под одеялом. Теперь он понял, почему Бартолла в ярости. Вчера вечером он так и не появился на их помолвке.

– Что ж, по крайней мере, ты не с другой женщиной, – сказала она.

Что-то внутри его щелкнуло. Он с ног до головы оглядел ее, одетую в полосатый костюм цвета красного вина, с откровенным вырезом и слишком плотно сидящим на бедрах. Раньше этот стиль восхищал его; сейчас казался отталкивающим. Ее тело, казавшееся когда-то великолепным, сейчас показалось переспелым. Цвет волос, скорее рубиновый, чем рыжий, смотрелся неестественно. Перед глазами возникли голубые глаза Мэгги, полные тепла, нежности, тревоги.

Она всегда ставила интересы ближнего выше собственных; никогда не думала только о себе.

Эван постарался взять себя в руки. Не обращая внимания на Бартоллу, он поднялся и направился к двухместному дивану, на котором лежали его брюки. Повернувшись к Бартолле спиной, Эван принялся одеваться.

– Что случилось вчера вечером? Мы должны были ужинать вместе.

«Надо выпить воды», – подумал Эван, понимая, что она не смоет привкус отвращения к Бартолле и к самому себе.

– Эван! Что с тобой происходит? Я ждала, что ты за мной заедешь, и, когда ты не приехал, отправилась в «Фарлиз» одна, думала, ты ждешь меня в ресторане. Но ты так и не появился!

Дрожащими руками он налил себе воды. Бартолла подошла ближе, стараясь заглянуть в глаза, и взяла бокал из его рук.

– Мне было так стыдно.

Он повернулся к ней.

– Мне жаль…

– Надеюсь! – воскликнула она, перебивая его.

– Мне жаль, но я не могу на тебе жениться, Бартолла, – закончил Эван.

Она побледнела:

– Ты понимаешь, что сказал!

– Что же касается прошлого вечера, я играл. – Он отвернулся, почувствовав накатившую тошноту. Что с ним происходит? Совершенные ошибки навалились на него тяжелой болью, как утреннее похмелье на пьяницу.

Бартолла сжала его руку.

– Я думала, это осталось в прошлом!

Он осторожно отстранил ее.

– Я тоже так думал.

Глаза Бартоллы потеплели.

– Эван, я вижу, у тебя была тяжелая ночь. Мы оба знаем, что игра – твоя болезнь. Вижу, я слишком остро отреагировала. Чем тебе помочь? О, кажется, я знаю, как тебя вылечить, – сказала она, понизив голос, и потянулась к ремню на брюках.

Эван жестом остановил ее.

– Я провел ужасную ночь. – В жизни существовала лишь одна женщина, чье внимание – и прикосновения – ему сейчас необходимо, но Эван был уверен, что этому не суждено сбыться. – Ты должна знать, я буду обеспечивать тебя и ребенка. Щедро обеспечивать.

Бартолла вскрикнула, с лица сошли все краски.