Повести Невериона - Сэмюэл Дилэни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да! – На столь решительный ответ Прин натолкнуло имя покойного друга бабушки, а не рассказ о неизвестной островитянке. Пока госпожа Кейн доставала из кошелька ключ, Прин вспоминала бабушку и ее рассказы. Ключ с трудом повернулся, госпожа, скрежетнув по камню, открыла дощатую дверь – и Прин, будто получив некий знак, уверилась, что найдет внутри какую-то вещь из родного дома, а то и сгинувшего без вести отца!
Основной тезис этой главы состоит вот в чем: когда мы говорим «информация», нам следовало бы использовать слово «форма». Скалярная мера информации (например, энергия и энтропия в термодинамике) должна быть представлена геометрически как топологическая сложность формы… Так, энергия выступает как сложность относительно самой большой из систем, в которую данная система может быть помещена, и сохраняет свое значение во всех взаимодействиях с внешним миром; это универсальный параметр и потому содержит наименьшее количество информации относительно сложности… Можно привести также пример из биологии: растения принимают через свои хлоропласты наибольшую сложность света, то есть энергии, в то время как животные посредством сетчатки коррелируют форму или информацию, чтобы добыть пищу, то есть энергию.
Рассмотрим теперь технические трудности определения сложности формы.
Прин вслед за госпожой Кейн переступила через истертый порог. При свете, проникавшем в зарешеченные окошки, она различила на большом столе у стены что-то зеленое с вкраплениями других цветов, а посреди стоял… дом! Игрушечный домик, окруженный игрушечными деревьями, статуями и стеной дюймов восьми в высоту.
– Да это же ваш дом! – воскликнула Прин.
– И сад, – кивнула госпожа Кейн. – И стена. И водопад, и мост, и фонтаны – смотри! – Она подошла к стене, где были закреплены разные сосуды и трубки, привстала на цыпочки, нажала какой-то рычажок.
И правда, настоящее волшебство. Тут, наверно, и пролом в стене есть, и ржавая решетка валяется у ручья. К малюсенькой каменной хижине ведет дорожка из красных кирпичиков, рядом каменная скамеечка, и дверь в хижину приоткрыта; можно вообразить, что в нее только что вошли две фигурки – и одна из них смотрит сейчас на пригорочек, на хибарку, на дверку…
Но что это журчит?
Вода просочилась через решетку на дальнем холме (теперь уж не разглядишь, ржавая она или нет), хлынула в ручей, побежала по четырем кирпичным каналам, наполнила пруды.
Еще немного, и водопад обрушился на рыбу, дельфина, кракена, осьминога, оросил камни у основания. Забили, один за другим, все четыре фонтана. Вода потекла мимо скамеек и клумб, под ветвями плакучих ив, обогнула дом, разбилась на три потока у высокого камня и побежала дальше.
– И все это ваша подруга сделала? – Теперь-то Прин точно поверила в магию.
Госпожа Кейн повернула другой рычажок, и на стене заработало устройство с гнутыми лопастями.
– Нет, это работа Белхэма. Он изобрел фонтаны и разбил в Саллезе и Неверионе много садов.
– О-о, – выдохнула Прин.
Листья на крошечных деревьях трепетали, плакучие ивы при свете дня бросали на воду тень, по траве, непонятно из чего сделанной, бежали темные волны.
– Так это карта вашего сада?
– Да, верно. Видишь фонтаны?
– Да, они работают! Чудеса!
– А знаешь ли ты, как они работают?
– Ну-у… к ним течет вода из четырех прудов наверху.
– Почему же они бьют вверх, а не просто струятся?
Прин, честно говоря, уже видела фонтаны за воротами сюзерена Ванарского и как-то носила завтрак дяде с кузеном, чинившим их так же, как Клитон чинил вот эти.
– Это потому, что пруды расположены куда выше. Вода это помнит… и поднимается на высоту своего истока! – Именно так говорила бабушка.
– Умница! Почти так же говорил варвар, построивший их – из чего я заключаю, что этот печальный гений жил какое-то время в ваших краях. Впрочем, не важно. Венн приехала к нам как раз тогда, когда Белхэм работал здесь, в этой хижине. Он уже закончил эту модель, но над большим водопадом еще трудились рабочие. Венн долго рассматривала его маленький сад, часто к нему возвращалась, играла с ним, переходила от него к настоящему. Белхэм находил ее странной и жаловался, что она слишком уж любопытничает. «Я хочу вам кое-что подарить», – сказала она моему отцу и на несколько дней переселилась сюда, а Белхэм сидел в большом доме и злился. Через неделю она создала… – госпожа Кейн повернулась к стене, – вот это.
На высоком постаменте, примерно на уровне глаз Прин, стояла большая бронзовая чаша. Медная трубка соединяла ее с другой чашей, расположенной чуть ниже колен.
– Что будет, если я налью в верхнюю чашу воды? – спросила госпожа Кейн.
– Вода потечет по трубке в нижнюю чашу, – уверенно, но подозревая, что тут всё не так просто, ответила Прин.
– Как и в фонтане, – подтвердила госпожа. – Здесь вода тоже помнит свое прежнее положение и пытается вернуться к нему. Но заметь, что эта трубка приделана не ко дну, как в бассейнах, а к боковой стенке. И конец ее в нижней чаше направлен не вверх, как в фонтане, а тоже приделан сбоку. Теперь присмотрись повнимательней к верхней чаше.
Прин заглянула за обод. Чаша была заполнена гипсом с отпечатком чьей-то руки.
– И к нижней тоже.
Прин наклонилась: эту чашу до краев наполнял мелкий гладкий песок.
– Сейчас я пущу воду. – Госпожа нажала очередной рычажок, вода полилась в верхнюю чашу, побежала по трубке, хлынула в нижнюю. Переливавшиеся через край вода и песок поступали в фильтры и поддоны, поставленные внизу, на песке в нижней чаше проступали извилины. – Всё, довольно. – Она отвела рычажок назад.
Вода из нижней чаши стекла, оставив бугорки и канавки.
– Осмотри обе чаши еще раз.
В углублениях верхней чаши остались лужицы, и отпечаток руки стал виден еще лучше. Вот ладонь, вот пять пальцев, вот ямка, оставшаяся, когда человек убрал руку.
Прин наклонилась к нижней. Четыре канавки, пятая под углом к ним и ямка…
– Они одинаковы! – Нет, не совсем так: оттиски в нижней чаше получились не столь четкими, немного размытыми. – Почти одинаковы.
Госпожа Кейн кивнула.
– Вода запоминает не только высоту, но и рельеф верхней чаши. Помнит, пока по трубке бежит, и воссоздает его, когда попадает вниз. То, что внизу – это почти точная карта верхней чаши, как маленький сад на столе – почти точная карта большого сада.
Дама вышла за порог, и Прин, хотя ей очень хотелось повторить опыт, последовала за ней.
– Когда мы все, как и ты, пришли в изумление – Белхэм, отец, брат и я, – Венн сказала с не менее удивительной скромностью: «Принцип фонтана может понять всякий варвар, глядя на водопад, но то, что показала вам я, останется чудом, пока земля крутится вокруг солнца. Человечество будет раз за разом постигать это чудо, забывать и вновь постигать. И эти постижения и забвения будут обозначать подъем и упадок цивилизации столь же верно, как гипсовое изделие Белхэма обозначает холмы и долы вашего сада». Дом наш стоит ниже этой хижины, и я думала, слушая Венн: «Власть, переходя с места на место, тоже запоминает…» Отсюда и начался мой интерес к магии того рода, что ты наблюдала на Новом Рынке. Венн в тот же день уехала, а Белхэм так расстроился, что ночью напился и буянил, шатаясь по всему пригороду. Его нанимали многие семьи ставить фонтаны в садах, но я всегда считала, что наши всех красивее. – Госпожа Кейн, не закрывая дверь хижины, вернулась к скамье, где так и лежал нож Ини, вздохнула и села. В этот миг она казалась Прин особенно хрупкой и особенно удивительной. – Идея магии до того проста, что странно, почему она… Впрочем, и Белхэм не понимал того, что для Венн было ясно как день. Так вот: в любом состязании или схватке всегда есть более сильный и более слабый, и у обоих есть какая-то власть. А поскольку магия существует, сильному лучше поостеречься, если он хочет сохранить свое преимущество. Ты не слишком сильна, я не слишком слаба, и мы с тобой за власть не тягаемся. Ты хочешь знать, зачем тебя сюда привели, я хочу знать, зачем ты согласилась на это. По-моему, с моей стороны только честно тебя об этом спросить, раз ты уже так много обо мне знаешь!