Чужие страсти - Эйлин Гудж

— Да, конечно. В большинстве случаев она вольна отказать любому, кого считает неподходящей для себя партией.

— А после свадьбы? Кто командует в семье тогда?

— Мужчина может править царством, но домом все равно руководит женщина, — с загадочной улыбкой произнес Карим.

— Ну, поскольку меня нельзя назвать большим специалистом в вопросах ведения домашнего хозяйства, в твоей стране я бы долго не протянула, — скромно потупившись, ответила она.

— Но ведь тебе здорово удается управляться со всем этим, — заметил Карим, оглянувшись по сторонам.

— Только потому, что я никогда не забываю, кто здесь босс. — Лайла вновь подумала об Абигейл, о том, какой придирчивой она стала, и от дурного предчувствия у нее по спине пробежал холодок.

Карим, продолжавший смотреть на нее, тихо сказал:

— Я все еще жду твоего ответа.

Лайла ощущала некоторую неловкость, несмотря на то, что какая-то ее часть — сентиментальная часть души — восторженно содрогалась от перспективы провести вечер с Каримом… а возможно, и не только вечер.

— Я не уверена, что готова к этому, — ответила она, тщательно подбирая слова. — Может, в другое время и в другом месте… Карим, я ведь недавно потеряла мужа и пока не ищу отношений с кем бы то ни было. Поэтому дело не в тебе, а во мне…

Он внимательно и спокойно смотрел ей в глаза, словно знал что-то такое, чего не знала она.

— Значит, мне просто нужно набраться терпения.

— Возможно, ждать придется долго. Я даже не знаю, буду ли готова к этому когда-нибудь вообще. — Задумавшись о своей непростой скорби по мужу, о котором она поочередно то тосковала, то вспоминала со злостью, Лайла тяжело опустилась на незастеленную постель. — Иногда мне кажется, что в его могиле похоронены мы втроем. У тебя перед глазами сейчас сидит призрак. А призраки не могут вести нормальную человеческую жизнь.

Карим сел рядом и обнял ее. Она не успела отстраниться, как он уже целовал ее. Лайла оказалась в плену его теплых губ, кончика языка, нежно ласкавшего ее язык, и чувствовала, как кровь бьет ей в голову… И не только в голову. Действительно, призрак. У нее перехватило дыхание, белый снег, кружившийся за оконными стеклами, смешивался с белым шумом, звучавшим у нее в ушах. Ей снова было шестнадцать, она занималась сексом с Беном Карузо на пляже в Сен-Симоне, все тело горело сильнее, чем от солнечного ожога, и зудело не только от песка, попавшего в купальник. Лайла не владела собой, как и в тот раз, когда она впервые напилась шампанского на свадьбе у своей кузины Вики. Тогда она сама поставила себя в глупейшее положение, и эта история, похоже, повторялась с ней сейчас.

Она была не в состоянии противиться ему, когда он повалил ее на постель и, задрав свитер, стал целовать ее обнаженный живот. Возможно, в вопросах ухаживания и свиданий, как это определено в его культуре, Карим и не был искушен, но у Лайлы не оставалось никаких сомнений относительно того, что у него имелся большой опыт в других вопросах. В том числе, вероятно, и в общении с распутными западными женщинами. В роли которой могла оказаться и она… если немедленно не положит этому конец.

Но Лайла вдруг обнаружила, что не в силах остановиться. То, что она лежит здесь с закрытыми глазами, а Карим осыпает ее обнаженную кожу поцелуями, такими легкими, что их можно было принять за дуновение ветерка, казалось ей абсолютно нереальным. У нее было такое ощущение, что стоит ей открыть глаза — и она обнаружит себя в своей постели, только что проснувшейся после эротического сна. Она не противилась, когда его рука прокралась под пояс ее джинсов, и говорила себе: «Это всего лишь сон». Нижняя часть ее тела, чьи потребности она предпочитала игнорировать все эти долгие последние месяцы, словно надоедливые детские прихоти, сейчас под его пальцами вновь вернулась к жизни, и сдерживаемые желания, которые Лайла так тщательно подавляла, захлестнули ее, как будто накрыли волной.

Она резко дернулась только после того, когда Карим начал расстегивать молнию на ее джинсах. Это был не сон! И она была не в собственной постели. Это была постель Абигейл, а она, Лайла, валялась на ней полураздетая и разомлевшая, словно разошедшаяся девчонка, воспользовавшаяся отсутствием родителей.

Лайла тут же вскочила.

— Что ты делаешь? — воскликнула она.

Карим тоже сел, он был явно расстроен. Но затем разочарование на его лице сменилось улыбкой, которая не была ни извиняющейся, ни раздраженной.

— Я просто хотел узнать, чего именно мне предстоит столько ждать. — Кончиком пальца он коснулся ее обнаженного пупка; его низкий голос звучал хрипло.

Она рывком опустила поднятый свитер.

— Это какое-то безумие.

— Ты так считаешь? — промурлыкал Карим.

— Сюда могли зайти.

— Никого нет дома. — Он наклонился и заглянул ей в глаза. — Если это единственное, чего ты боишься…

— Я уже сказала тебе, что не готова к этому, — повторила Лайла. Но слова эти прозвучали не так убедительно, как несколько минут назад, когда она произносила их в первый раз. — На самом деле, если бы в тебе была хоть капля здравого смысла, ты убежал бы от меня, как от чумы. Посмотри внимательно: вокруг меня одни неприятности. Я плохой выбор для тебя. Если бы я была хорошей женой, мой муж, возможно, и не… — Она умолкла, чувствуя, как по телу прокатилась волна дрожи.

— Уверяю тебя, Лайла, я совершенно не похож на твоего мужа.

Лайла неожиданно взвилась:

— Не говори мне о моем муже! Ты ничего о нем не знаешь! — Умом она понимала, что реагирует слишком резко, но это все равно не могло сдержать эмоции, которые сейчас просто захлестывали ее. — Мы знакомы всего несколько месяцев. Это ничтожно мало. Я была замужем за Гордоном почти двадцать лет. Мы прожили вместе целую жизнь.

— Я отношусь ко всему этому с большим уважением. — Нахмурившись, Карим тоже встал, и на лице его появилось озабоченное выражение. — Я уверен, что он был хорошим человеком, достойным того, чтобы ты его любила. Мне только хотелось сказать, что я бы никогда не смог причинить тебе боль.

— Он тоже не хотел причинять нам боль. Несмотря на все свои проступки. Он любил нас. Я в этом никогда не сомневалась.

— Но тогда, несомненно, он хотел бы, чтобы ты вновь была счастлива! Ведь так?

У нее не было ответа на этот вопрос. Слова Карима смутили ее. Милые, чувственные, образные слова, как в подаренной ей книге стихов, слова, которые струились, словно дым из трубки с опиумом, затуманивая ее сознание. Но она не могла позволить этим словам одурманить ее. Если бы она сейчас отдалась Кариму, это было бы обусловлено неправильными причинами. А сможет ли она честно сказать себе, — если, конечно, наступит такой момент, — что ее решение не имело ничего общего с нынешним чувством одиночества и уязвимости?

— Я не могу говорить об этом прямо сейчас, — с грустью произнесла Лайла. — Мне нужно работать. — Она отвернулась от него и, резкими движениями сбрасывая на ковер подушки и сдергивая смятые простыни, начала заправлять постель, на которой только что едва не стала жертвой падения.