Книги онлайн и без регистрации » Историческая проза » Роман без вранья. Мой век, мои друзья и подруги - Анатолий Мариенгоф

Роман без вранья. Мой век, мои друзья и подруги - Анатолий Мариенгоф

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 81 82 83 84 85 86 87 88 89 ... 110
Перейти на страницу:

– Гениальная идея! – немедленно согласилась спутница моей жизни.

Она, как и все интеллигентные женщины той эпохи, мечтала если уж не о квартире, то хотя бы о некоем ее подобии.

Как это ни удивительно, но ровно через неделю мы уже воздвигли фанерную стену с фанерной дверцей. Обе комнаты (назовем их так) были окрашены клеевой краской, потолки оштукатурены, оконные рамы побелены. В спальной поместились ореховая тумба с трельяжиком и полуторный матрац, покрытый цветастым украинским ковром, а в столовой-кабинете – «боярские» толстоногие табуреты, скамья и стол. Все это из мореного дуба, кустарного олонецкого производства.

До сих пор я не могу понять, откуда у нас взялись деньги на такую потрясающую обстановку и на такой грандиозный ремонт. Ведь и сейчас, через тридцать восемь лет, спутница моей жизни, давным-давно ставшая заслуженной и орденоносной, с гордостью сообщает: «Вы знаете, я себе построила демисезонное пальто!»

Подруги и приятельницы, появляясь в нашей новой квартире, всплескивали руками:

– Ах!..

А мужчины баритонили и басили:

– Ну прямо кремлевские палаты шестнадцатого века!

– Ничего, Нюшка, не поделаешь, – сказал я. – Раз уж мы с тобой закатили себе такие боярские палаты, придется теперь и новоселье боярское закатывать.

– Это мысль!

– Значит, закатим?

– Закатим!

Сказано – сделано. Дня через три я уже говорил с Литовцевой по телефону.

– Итак, Ниночка, ждем.

– Спасибо, Толя. Явимся. Ровно в семь. Василий Ивано вич теперь ложится спать в десять. Профессора велели.

Я слегка ехидничаю:

– А если он занят в спектакле?

– Василий Иванович теперь два раза в месяц играет. Ролей-то нет. Не дают.

– Что ж, приходите в семь. Время детское. Самое подходящее для нашей компании. Ребеночек Оленька Пыжова тоже в семь явится.

– Очень приятно. Давно не виделись. Только вчера у нас до глубокой ночи проторчала. Всему дому спать не давала.

– Когда же выкатилась?

– Да разве она выкатится сама! Я ее, нахалку, выкатила. Половина двенадцатого.

– Вот беда! Так, может, ее не звать?

– Да как же ты ее, хулиганку, не позовешь? Сама придет. Носом почует новоселье. Зови уж, зови. Обязательно, Толя, позови.

– Слушаюсь.

В сердце у Литовцевой, в ее большом сердце, Ольга Пыжова прочно заняла третье место: на первом, конечно, был Василий Иванович, на втором – сын Дима, на третьем – она.

– И прими, Толя, во внимание, что Василий Иванович на строгой диете. Почти ничего не ест. Велели худеть.

– Ладно. Буду морить его голодом. И тебя заодно.

– Мори, мори. Благодарна тебе буду. Еще одно условие, самое решительное: чтоб водкой и не пахло.

– Что-то плохо тебя слышу, Ниночка. Повтори.

– Чтоб водкой в доме и не пахло.

– Опять ничего не понял.

– Да ты, мой друг, на ухо туговат стал.

– Вчера надуло.

– Кто тебя надул? Кто? Шершеневич?

– Нет, ветер.

Она сочувствовала:

– Ах ты Господи!

И с удручающим упорством повторила:

– Чтоб водкой в доме…

– Что? Как? Громче, Нина. Громче. Она стала кричать вовсю, что есть духу.

– Не слышу, Ниночка, не слышу.

– Ах, ты не слышишь?.. Ну тогда и приглашай своих Та ировых, а мы с Василием Ивановичем не придем.

Я прикрыл ладонью черную пасть телефонной трубки:

– Кошмар, Нюшка!.. Чтоб ни одной рюмки на столе. Чтоб водкой и не пахло.

Никритина глубоко вздохнула.

А из черного уха несется пронзительный вой и свист. Это Литовцева дула в трубку, решив, что телефон испортился.

– Ты меня слышишь, Толя? Слышишь?

– Увы! Слышу.

– Даешь слово?

– Вынужден. А пивка можно?

– Боже упаси! Никаких пив! Голос у меня стал жалобным:

– Так у нас раки будут.

– Раки? Небось маленькие? Еще подавишься.

– Нет, довольно крупные.

– Будем запивать ваших раков лимонадом. Купи несколько бутылок. На нашу долю одну.

– Слушаюсь.

– Василию Ивановичу нельзя много пить, а то живот раздувается. Так, значит, ты мне даешь слово?

Отвечаю почти сквозь слезы:

– Дал, дал! Чтоб тебе пусто было!

Вспомнился Тургенев. В 1869 году какой-то французский журнальчик попросил Ивана Сергеевича ответить на несколько вопросов. Среди них был и такой:

«Ваше любимое кушанье и напитки?»

«Беф и шампанское», – бодро ответил наш знаменитый соотечественник.

Через одиннадцать лет журнальчик повторил свою анкету:

«Ваше любимое кушанье?»

«Все, что хорошо переваривается», – с ворчливой стариковской мудростью написал Тургенев.

В институтские годы я горько плакал, дочитывая «Отцы и дети». А теперь, признаюсь, этот коротенький стариковский ответ мне кажется несравненно более драматичным.

Надо сказать, что и другие ответы Ивана Сергеевича были прелестны:

«К какому пороку вы наиболее снисходительны?»

«Ко всем».

«Любимые вами качества у женщины?»

«Восемнадцатилетний возраст!»

Первой к нам явилась Пыжова – половина седьмого. Не переступив порога, начала шуметь:

– Черт знает что такое! Вот гады – ни обед, ни ужин! Какой идиот это выдумал?

– Никритина.

– Что? Я?

– Ах, вредная Мартышка!.. Иди ко мне. Иди немедленно! Я тебя разорву на части!

И женщины нежно целуются. Потом Пыжова целуется и со мной. Актрисам это дозволено. А когда целуются актеры, они под ваши губы подставляют свою щеку. Меня это бесит. Теперь я нашел выход: тоже подставляю щеку. Потремся одна о другую, и все.

– Раздевайся, Ольга.

– При Нюшке?

– Я вам не помешаю. Мне надо раков варить.

– Подожди, вредная!

Пыжова сбрасывает мне на руки пальто.

– Раков-то, по слухам, заготовили четыре сотни?

– Одну.

– Маловато! Но каждый рак, говорят, в пол-аршина?

– Нет, в полтора.

– А ну-ка, милашка. – Она прищелкивает языком. – Пока наши старики не пожаловали, хлопнем по стопочке под рачка.

1 ... 81 82 83 84 85 86 87 88 89 ... 110
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?