Адаптация - Валерий Былинский

– Ты кто?

– Цицерон, – сказал я.

– Где моя водка, Цицерон?

– Понятия не имею.

Спрашивающий понурил голову, второй парень дернул его и увел.

Я решил оставить записку в двери комнаты. Пошарил по карманам: ни блокнота, ни ручки. Вновь постучал в дверь: может, спит?

Дверь подалась вперед, и я понял, что она была все это время не заперта.

– Лиза? – позвал я, шире приоткрывая дверь. Заглянул внутрь. В комнате никого не было. Две кровати, одна из которых тщательно, а вторая небрежно застелена одеялом – видно, на ней недавно спали. На кровати несколько тюбиков с кремом, дезодорант. Под ногами – старый стершийся паркет, наполовину покрытый тонким ковром. Прислонено к стене высокое зеркало. Книжная полка. Некоторые книги лежат на полу.

На круглом столике возле застеленного темно-зеленым покрывалом кресла стоит пепельница, в ней лежит потушенная недокуренная тонкая сигарета. Возле двери я увидел пару сморщенных замшевых коричневых мокасин – тех самых, в которых Лиза вчера была в «Бункере».

Дверь открылась, когда я стоял посреди комнаты и разглядывал книжную полку.

Вошла Лиза, правой рукой она прижимала к бедру красный пластмассовый таз, в котором лежала в целлофановом пакете какая-то мокрая одежда. Она была в длинном белом махровом халате, волосы обмотаны махровым полотенцем.

Лиза внимательно, чуть прищурено взглянула на меня.

– Привет! – ее длинные губы растянулись в улыбке. – А я в душе была…

В этом халате она казалась выше, чем была вчера. И женственней. Я ясно почувствовал, что никакая она не девчонка, а женщина.

Лиза поставила таз на пол, подошла ко мне.

Она была лишь немного ниже меня ростом. От нее пахло чем-то свежим, травяным – кажется, это был запах масла каркаде. Я почувствовал, что во мне усиливается давно начавшаяся дрожь.

– Ты что же, дверь не закрываешь, когда уходишь?

– Вряд ли кто-то что-то возьмет, – она пожала плечами.

Она стояла в полуметре и, задумчиво улыбаясь, смотрела мне в глаза – так, словно с любопытством выискивала в моих зрачках наскальные надписи. Наши взгляды, сливаясь, втекали друг в друга. Казалось, между нами возникла какая-то всасывающая воздушная масса, которая медленно начала прижимать нас друг к другу.

– Легко нашел? – спросила она сухими губами, но не успела договорить. Я обнял ее и почувствовал сквозь махровую ткань тепло ее тела. Ее талия напряглась и выгнулась. Мы оба мгновенно наполнились травянистой влагой.

Закидывая назад голову с закрытыми глазами, она втягивала воздух, словно дышала какой-то невероятной свежестью и, удивляясь чему-то, пела:

– А-а-а…

Одной рукой я разметал полы ее халата. Она подогнула колени, опустилась на них. Я – рядом. Мы куда-то поползли на коленях. Упали. Я погрузился в нее, как в качающееся прозрачное море. И оказалось, что могу дышать под водой. И казалось, погружаюсь все ниже. «Марианская впадина, – в полумраке сознания думал я. – Это Марианская впадина…» Несколько глубинных движений – и из нас обоих хлынуло, смешиваясь, теплое море, ее и мое.

Через несколько минут мы, ставшие одним человеком, шевельнулись, – вернее, пошевелилась Лиза.

– Подожди, милый мой, хорошо?.. – сказала она, не открывая глаза, – сейчас я встану, закрою дверь и вернусь. Хорошо?

Она медленно вышла из меня, встала, закрыла дверь – я не видел этого, потому что лежал с закрытыми глазами. Потом я почувствовал, что утраченная часть меня восстанавливается – Лиза вернулась в меня, вновь прижалась и обвила меня ногами и руками.

Так мы лежали какое-то время. И погрузились в сон.

Прошло десять минут или час. Мы одновременно открыли глаза.

Сквозь окна в комнату вливался молочно-бежевый солнечный свет. «Разве это может погаснуть?» – мелькнула мысль.

– В колыбели, – сказала она.

– Что? – я приподнял голову. Лиза, закинув подбородок вверх, с пристальной улыбкой рассматривала солнечный свет.

– Мы сейчас в колыбели для взрослых, Сашка. Есть такая специальная колыбелька для взрослых людей. Ты не знал?

– Конечно, Лизка. Мне очень хорошо в ней сейчас.

– Мне тоже. Очень-преочень…

– Знаешь, когда шел к тебе, я не хотел этого. Вообще не хотел, – через какое-то время сказал я.

– Но ведь это любовь, – кивнула она, не отрываясь взглядом от света. – Когда любовь – то можно.

– Ты думаешь?

– Конечно.

– А ты не боишься… спешить?

– Как это? – она привстала, опираясь на локоть. – У нас мало времени, я же тебе написала. Когда мало времени, то не надо бояться спешить.

– Тогда переезжай ко мне, – сказало что-то во мне. И гулко забилось сердце.

– Конечно, – буднично ответила Лиза и глубоко вздохнула. Она встала, скинула халат и голая, в одних белых, с синей каймой трусах, стала вытаскивать из шкафа и ящиков свои вещи и складывать их в большой старый, желтой искусственной кожи чемодан. В нескольких местах дерматин на этом чемодане лопнул и облез, но в целом он еще держался. Я лежал на кровати и водил лучом своего взгляда по ее телу.

Я почувствовал, как слова «я люблю тебя» заскользили во мне и заполнили горло и грудь. Так же в горле застывали слезы о моей маме и Сиде. Почему все самое настоящее, высшее всегда драматично? Иногда хочется казнить иронию. Если мир спасет красота, то погубит его ирония.

Лиза обернулась и посмотрела на меня. Задумчиво улыбнувшись чему-то своему, она снова склонилась над чемоданом. Радость от ее присутствия напрямую, словно жизненные соки через материнскую пуповину, передавалась мне.

– Я думал, что стал ненавидеть спать с кем-то.

– Я тоже так думала. Правда, не ненавидела, просто не хотела.

– С тобой это по-другому.

– Это потому, – она вжимала руками горку вещей в чемодан, – что мы полюбили друг друга.

– Думаешь?

– Я знаю.

– А…

– Говори, Саш. Надо-надо говорить все. Опрокинуть эту мусорную корзину.

– Конечно, Лиза. Я тоже знаю, но только то, что сейчас. А в будущем – нет, не знаю. Когда что-то начинается вот так быстро, как у нас с тобой, все быстро и кончается.

– Это правда, – она подмигнула кому-то невидимому. – Только это не наш случай, Сашка. У нас ничего не успеет закончиться. Длинного будущего у нас с тобой не будет.

– Почему не будет?

Она уселась лицом ко мне на горке вещей в чемодане, расставив согнутые в коленях худые длинные ноги.

– Ну я же тебе писала! Ладно, объясню. Понимаешь, во мне что-то есть от предчувствия. Я много чувствую в жизни своей, ну, и других. Мама даже называла меня Лизкой-ведуньей. У многих людей есть такие способности, знаешь? Это не дар, нет, просто я немного яснее вижу, что там впереди движется на меня или кого-то. У нас же разной остроты зрение, но мы не считаем это чем-то необычным, правда? Так и здесь, Саш. Может, это потому, что я Водолей. Не знаю. Но я точно знаю, что мы с тобой не успеем состариться.