Генерал-фельдмаршал Голицын - Станислав Десятсков

— После той конфузил король Станислав и шведский генерал Крассау без боя оставили Львов и отошли к Варшаве, ваше величество!

Карл бросил на Клинкострема свирепый взгляд, но тот не подумал отвести глаза, поскольку говорил чистую правду.

Это известие было тяжелым ударом для короля. Ведь он рассчитывал, что войска Станислава и шведский корпус Крассау составит ему у Полтавы добрую помощь и привезут достаточно провианта и боеприпасов. Потому король так внимательно и выслушивал совет Левенгаупта о ретираде за Днепр. Но здесь внезапно вмешался Гилленкрок.

— Ваше величество, я полностью согласен с генералом Левенгауптом, но увы… — Генерал-квартирмейстер развел руками. — Я не хотел ранее огорчать вас, сир, но переправа через Днепр просто невозможна. Отряды киевского коменданта Дмитрия Голицына разорили не только Запорожскую Сечь, но и Переволочну — там не осталось ни одного парома и почти ни одной лодки. Переправляться же через Днепр вплавь, держась за хвосты лошадей, как делают запорожцы, наши рейтары и солдаты просто не умеют!

— Ох уж этот Голицын! — вырвалось у Карла проклятие в адрес киевского генерал-губернатора князя Дмитрия Михайловича. — Вместе с Меншиковым опередил нас в Батурине, где сжег все запасы, сложенные Мазепой к нашему переходу, послал войска спалить Сечь, а теперь, оказывается, разорил и переправу у Переволочны! Словом, загнал нас в угол. И что же ныне прикажете делать, господа? — Король оглядел лица своих смущенных генералов и советников. И тут вперед выступил, конечно, Реншильд. Фельдмаршала, казалось, никакие годы не брали — столько в нем было воинственного задора и воодушевления.

— Ваше величество, разве у нас не та же армия, что наголову разгромила русских у Нарвы? — Фельдмаршал спрашивал короля, но смотрел на лица генералов. Кто-кто, а генералы прекрасно знали, что в 1700 году шведской армией фактически командовал не юный король, которому приписали победу, а он, Реншильд. И снова у него, Реншильда, счастливый случай возглавить армию — король ранен и не может командовать войсками с носилок. Потому фельдмаршал с таким воодушевлением и напевал на совете военные марши: — Вспомните, господа, когда в последний раз русские сталкивались с нашими главными силами? В прошлом году у Головчина. И чем кончилось то сражение? Разгромом дивизии Репнина и конницы фон дер Гольца, а Шереметеву и Меншикову удалось спастись тогда только поспешной ретирадой. Так пойдемте сейчас вперед, сир, и разгромим за пару часов и царя, и Шереметева, и Меншикова. Ручаюсь, завтра мы уже будем пировать в шатрах царя Петра! Вспомните, ведь у нас те же войска, что многократно били и русских, и саксонцев, и поляков, и датчан. Ну а пороху, хотя бы и на одну баталию, у нас хватит. Не так ли, Гилленкрок?

Генерал-квартирмейстер согласно склонил голову:

— Пороха, если не штурмовать боле Полтаву, на одну баталию и впрямь хватит.

— Согласен! — с видимым облегчением наклонил король голову. — Общее командование примете вы, Реншильд, пехотой будет командовать Левенгаупт, конницей — генерал Крейд. Готовьтесь к крепкой баталии!

Но хотя Карл и распорядился готовиться к генеральному сражению, тревога не покидала его. И мучился он бессонницей не столько из-за раны (физическую боль он переносил легко и даже не застонал, пока ему удаляли пулю), сколько из-за тревожного предчувствия. Король не хуже Гилленкрока знал, что войска измучены долгим походом, обескровлены штурмами Веприка и Полтавы, не имеют в достатке ни провианта, ни амуниции, ни боеприпасов. Солдаты сами отливают пули из кусков железа, даже многие офицеры ходят в лаптях и опорках, каждого третьего мучит кровавый понос — в лагере не хватает хлеба, а шведы не запорожцы: не привыкли питаться одним мясом, которого сейчас в изобилии. И все же эти солдаты пошли бы за ним по-прежнему в огонь и воду, будь он на коне, впереди всех. Но эта проклятая рана нарушила все его планы. А Реншильд? На что способен этот старый осел, кроме лобовой атаки? В сражении же с русскими нужны расчет и хитрость. Иначе они ускользнут, как уже ускользнули раз под Гродно, другой раз под Головчино. А при нынешнем положении шведов обязательно нужда полная, а не частичная виктория. Правда, есть еще один выход. Его нынешним вечером и предложили королю граф Пипер и этот негодник Кл инк ос трем. Вошли в шатер и напомнили о последних мирных предложениях царя Петра, сделанных через шведских врачей, ездивших в Воронеж за лекарствами для шведских раненых.

Против всякого ожидания царь сам распорядился бесплатно передать шведам все нужные лекарства, а затем пригласил врачей к себе и передал через шу мирные препозиции. Снова Петр был готов возвернуть шведам и Нарву, и Дерпт, и Мариенбург. Себе он хотел оставить только земли «отич и дедич»: Ижорскую землю и Карельский перешеек.

— В конце концов, почему и не уступить царю невские болота! — напрямик сказал королю этот наглец Клинкострем. — Исторически — это русские земли — Водская пятина Господина Великого Новгорода.

— А вы что на это скажете, Пипер? — Голос Карла задрожал от злости.

Но обычно такой воинственный канцлер на сей раз тоже склонил голову и промямлил:

— Клинкострем прав, ваше величество! И потом, царь Петр готов заплатить за Ингрию контрибуцию. Почему и не оставить им эти болота?

— Но ведь на этих болотах царь соорудил свою новую столицу — Санкт-Петербург! — Голос короля достиг наивысшего накала.

Пипер, как опытный царедворец, это уловил и промолчал, но Клинкострем по-прежнему ломил свое:

— Что ж, Петербург?! Думаю, для нашей большой торговли в том и есть прямая выгода! У русских будет хотя бы один порт на Балтике, и мы прямо через море будем получать из России хлеб и меха. Если мы приложим к мирному договору хорошее торговое соглашение, то можем взять в свои руки всю морскую торговлю из Петербурга. Ведь в Швеции без дела сейчас стоит восемьсот торговых судов, а у русских нет пока на Балтике ни одного купеческого судна. И так же как мы стали главным торговым посредником в польской торговле через Данциг, так мы можем стать главным посредником и в русской торговле через Петербург! — Клинкострем спокойно оглядел лица Карла и графа Пипера. Как ученый секретарь, он верил в силу ученых доводов.

«Он слишком долго жил в Стокгольме и забыл норов нашего короля, мой бедный Клинкострем», — подумал граф Пипер, глядя исподлобья, как вытягивается и бледнеет лицо короля.

— Земли «отич и дедич», «владения Господина Великого Новгорода»?! — все это чушь собачья, Клинкострем! — взорвался король. — Я знаю одно: эти земли завоевал мой великий предок — король Густав Адольф! Слышали о таком? И я не отдам эти земли никакому дьяволу иль черту ни за какие деньги. Да и зачем мне деньги? Пипер вот не хуже меня знает, что у меня в обозе болтаются шесть миллионов талеров, собранных с Саксонии. И еще больше я возьму сейчас, когда после победы войду в Москву. Там, в Москве, я верну себе и Нарву, и Дерпт, и Нотебург, и Ингрию с этим прыщом — Санкт-Петербургом! Ступайте же господа и думайте о нашей скорой победе, а не о позорном мире! — так выгнал он вечор из своей палатки двух нежеланных миротворцев.