Сфинкс - Тобша Лирнер

— Я имел в виду, что мы остались в живых.

— Зная, кто такой Мосри, сомневаюсь, что в следующий раз нам опять повезет. — Рэйчел встала. — Мне нужен телефон — надиктовать материал.

— А врач тебе не нужен?

— Ерунда, ничего серьезного у меня нет, одни царапины. Все, что мне нужно, — это принять душ и выпить крепкого кофе. Отосплюсь потом, если найдется свободный гостиничный номер. Наверное, я должна радоваться, что Мосри гоняется за тобой, а не за мной. — Американка улыбнулась и направилась в крохотную ванную, отделенную от комнаты Абдула старой занавеской.

— Слушай, — неуверенно попросил я, — можешь оказать мне пару услуг?

— Если хочешь, чтобы я схватилась с парой влиятельных саудовских господ — уволь, — ухмыльнулась она и отдернула занавеску.

— Отнеси записку моему домоправителю и возьми кое-что из моих вещей. А потом сходи к священнику из церкви Святой Екатерины и спроси, нельзя ли позаимствовать у него облачение коптского монаха. Если скажешь, что это для меня, он поймет. Пожалуйста, помоги мне, Рэйчел. Буду твоим вечным должником. — Я услышал, как полилась вода, а затем она появилась — чистая, отмытая.

— Вечным? Это заманчиво. — Рэйчел вытащила запутавшийся у меня в волосах большой кусок штукатурки. — Когда-нибудь он войдет в историю. Твоему парикмахеру можно доверять?

— Абсолютно. Хотя мы расходимся в оценке поэзии Рильке и ему не терпится сбрить мою бороду. Так ты выполнишь мою просьбу?

Рэйчел кивнула и уже через минуту вышла из дома с запиской для Ибрагима, положив в карман немного денег, которые я занял у Абдула.

Оставшись один, я распаковал астрариум. Бронзовые части тускло поблескивали в свете свечи. Трудно было не поддаться очарованию древнего творения. Я больше не решался до него дотрагиваться, он казался мне живым, наделенным силой тех, кто в него верил и владел до меня — Моисея, Клеопатры, Банафрит и других, кто за него умер. Опасный соблазн, сказал я себе. Как ни странно, устройство нисколько не пострадало, и магниты по-прежнему продолжали вращаться. Я немного посидел, зачарованный крутящимся механизмом. Большая стрелка все так же указывала на дату моего рождения, и больше ничего не изменилось. Странно, удивился я. День смерти Гарета появился почти сразу. Он что, все еще решает? Внезапно за спиной мелькнула вспышка. Я быстро обернулся, почти ожидая увидеть на стене и потолке тень Банафрит. Но там ничего не было.

Физиономия, отразившаяся в висевшем на стене осколке зеркала, была почти неузнаваемой. В кои-то веки подтвердились мои кельтские корни: черная густая борода закрыла почти все загорелое на месторождении Абу-Рудейс лицо, и только голубые глаза выдавали во мне англичанина. Ряса, рубашка и черная шапочка священника — все это дал Рэйчел отец Карлотто — мне удивительно подошли. Мне даже стало не по себе от того, что ярый атеист с такой убедительностью перевоплотился в духовное лицо. Зато это была великолепная маскировка.

— Ба, да ты как настоящий. — Рэйчел изумленно смотрела на меня. — Даже я бы не узнала.

Я вынул из собранной Ибрагимом сумки солнечные очки и надел.

— А вот так ты бы даже не заподозрила, что я европеец.

Рэйчел наткнулась на устроенные вокруг «Шератона» и всего центра полицейские кордоны, но, щедро подкупив их, сумела проскочить. Явившись на виллу, она обнаружила Ибрагима почти в истерике. Накануне вечером, когда он ездил навестить мать, на виллу ворвались, в моем кабинете и спальне перевернули все вверх дном, а овчарку Тиннина отравили. Люди Мосри подбирались ко мне все ближе. Я испугался, но одновременно меня охватила злость. Как они осмелились терроризировать Ибрагима и опять громить виллу? Я дал себе слово любыми способами оберегать от этих вандалов астрариум.

— Что еще сообщил домоправитель о нападении? — спросил я.

— Он так сильно нервничал, что от него трудно было что-либо добиться. Сказал, что выгнал ночного охранника. Он не сомневается, что его подкупили.

— Лучше так, чем бы убили. Много наломали?

— Расколотили часть мебели. Всю твою одежду и книги разбросали по полу в спальне, кое-где оторвали от стен панели. Ибрагим просил передать, чтобы ты хотя бы на неделю спрятался и ни в коем случае не показывался в местах, где тебя знают. Обещай, что не будешь напрасно рисковать.

— Обещаю.

Я посмотрел на Рэйчел. С раннего утра, когда мы занимались с ней любовью, казалось, прошла целая вечность. Но теперь, несмотря на раскаяние, несмотря на чувство вины перед Изабеллой, несмотря на полученные во время взрыва ссадины и синяки, воспоминание о ее теле эхом отдавалось под кожей.

Вскоре Рэйчел ушла. Она сняла номер в отеле «Сесил» и надеялась передать материал о взрыве в редакцию еще до того, как проснется Нью-Йорк. За несколько часов мы превратились в дружную команду, и без нее я почувствовал себя одиноким и откровенно напуганным. На карту были поставлены мирные инициативы президента Садата, а вместе с ними и много другое — прежде всего моя жизнь. Во мне угрожающе росло чувство ответственности. Астрариум и так унес достаточно жизней. Нельзя было тянуть за собой Рэйчел — следовало выполнить все одному. Так будет безопаснее.

Ибрагим превосходно выполнил мои инструкции: кроме темных очков, упаковал в сумку достаточно сменной одежды, несколько справочников Изабеллы, рабочий дневник, деньги, паспорт и нож, который я тут же засунул за пояс. Положил он и еду: местный сыр «Домиати» и краюху хлеба. С улицы раздалось пение подметавшего улицу уборщика. Я понимал: пока не станет ясен следующий шаг Мосри, мне следовало скрываться. И нельзя носить с собой астрариум. Я окинул взглядом небольшое помещение. В углу стоял мужской манекен, выглядевший так, будто явился из сороковых годов: на блестящей гипсовой макушке торчал неопрятный черный хохолок. На талии манекена я заметил тонкий шов, словно торс в этом месте развинчивался. И решил спрятать астрариум внутри туловища, пока не выяснится, где должно быть окончательное место его хранения.

Завернутый в ткань, астрариум прекрасно вошел в полость.

— Поспи пока здесь. — Старательно свинчивая половинки туловища манекена, я понял, что разговариваю с ним как с живым. Затем постоял у окна и поел. Улицы заполнили возвращавшиеся с рынков покупатели и спешившие к семьям рабочие. Под окном парикмахерской прошли несколько пожилых арабок с полными корзинами на плечах. Между ними протиснулась стройная европейка с черными волосами до талии. У меня остановилось сердце — я узнал Изабеллу. Если это была не она, то ее двойник. Женщина скользнула по окну невидящим взглядом, и я машинально отступил в глубь комнаты. А когда секундой позже снова выглянул на улицу, сумел хорошо рассмотреть ее лицо. Это точно оказалась Изабелла. И хотя мой рассудок твердил, что такого не может быть, каждая молекула тела громко требовала подтверждения, что передо мной именно она. Женщина повернулась и хорошо знакомой мне походкой стала удаляться, пробираясь между прохожими. Не задумываясь о последствиях, я схватил монашескую камилавку и выскочил из парикмахерской через заднюю дверь.