Эпоха зомби - Александр Шакилов

Послышался смешок:

— Глупышка. Конечно нет!

От этих слов, от легкости, с которой девица их произнесла, Дана обдало морозом. Залезть бы под одеяло с головой и не высовываться до самого вокзала в Москве.

— А кто… — Ашот кашлянул, прочищая осипшее горло. — А кто же он?

— Какая разница, милок? Иди ко мне!

И судя по звукам, которые еще с четверть часа доносились из соседнего будуара, толстяк очень даже активно откликнулся на зов. И как на него слабый пол западает? Может, и Дану завести себе три подбородка и полцентнера брюшного жира?

Чтобы не слышать этого непотребства, он крепко-крепко зажмурился, хотя, конечно, надо было заткнуть уши. Он еще не пришел в себя после обнимашек с мисс Петрушевич — все-таки она девчонка что надо. Захотелось обнять ее, слиться с ней, став одним целым — чем-то большим, чем просто Данила Сташев!..

Под веками у него вспыхнуло ярко-алое, искрящееся розовыми молниями облако. Его тут же закрутило спиралью, из которой то и дело вылетали извивающиеся протуберанцы, заставляя вздрагивать от предвкушения… чего?!

Не боли точно — глаза не обжигало. Это видение, нет, нечто большее, было… почти таким же приятным, как поцелуи Мариши. Свет завораживал, казался давно знакомым, родным, что ли. Спираль выплескивались из глубины души Данилы. Поначалу размытая, она обозначилась резче и изменилась, выстроившись в нечто новое. Дан с удивлением понял, что видит собственную центральную нервную систему — головной мозг и спинной с шейным и поперечным утолщением, а завершалась эта конструкция «конским хвостом», как Дан помнил из курса анатомии человека. «Хвост» светился нежно-голубым.

Данила хохотнул. Соединенные вместе мозги здорово смахивали на головастика, увеличенного в разы.

Все это было столь необычно, что доставщик ничуть не испугался. А чего вообще волноваться, если он просто спит? Наяву ведь невозможно увидеть собственную ЦНС. Он просто не заметил, как уснул. И сон ему приснился не самый худший. Могли ведь и кошмары замучить: явился бы к нему советник Петрушевич и принялся бы истязать будущего зятя — о, ужас! — за то, что он, негодный юнец, надругался над девичьей честью доченьки. А Дан оправдывался бы — мол, она сама… Или нет, хранил бы молчание, не опускаясь до бесед с мучителем. В конце концов, Дан и Мариша взрослые люди и сами могут решать, когда и чем им заниматься и сколько раз за ночь…

А потом он заметил у себя в мозгу нечто странное, то, о чем не рассказывали на занятиях. Что это?..

Патология.

Серьезная патология, не описанная ни в одном учебнике, — вот что Дан обнаружил. В голове его было полно тонких бледно-зеленых нитей, пронзивших мозжечок и пустивших робкие, едва заметные побеги по всей ЦНС. А на затылке обосновалось нечто вроде цветка с множеством мелких лепестков. Если это цветок, то на астру похож. Если б Дан грибок подхватил, еще ладно, а так…

Часто задышав, он попытался унять волнение. Ведь «цветок» расцвел там, где слизень с рыси приконтактился. А бледно-зеленые нити — это части слизня, что навсегда останутся в Даниле, никак их не вытащить, разве что башку раскроить и позвонки раздробить. Разрослись нити, разветвились, именно они сияли, подсвечивая ЦНС и погружая его в благостное состояние. Они заставляли позабыть о страхах, включая даже те, что спрятались в подсознании глубже некуда.

Снизу вверх душа Дана скользнула по позвоночному столбу и оказалась в «цветке». И один «лепесток» истончился, вытянулся, становясь все длиннее и длиннее. По нему, как ток по проводу, скользнула душа. Это было похоже на путешествие, затеянное невидимой сущностью доставщика, когда он, запертый в купе, следил за старшим проводником и Равилем.

Ну точь-в-точь!

Дан понял, что и в прошлый раз был «цветок» и был «лепесток», который нитью протянулся вслед за вольником и Семеном Марковичем. Просто Данила тогда не видел себя новым, ничем не замутненным взглядом. Тогда душа его не просто летела, она скользила по нити. Все это время Дан незаметно для себя изменялся. Слизень изменял его теми частицами своими, что засели в ЦНС. И впору кричать и биться головой о стену, но анестезия действовала, нити влияли на химические реакции в черепе — Данила спокойно принял изменения. И захотел посмотреть, куда приведет единственная нить, по которой он пока что мог двигаться.

И отправился в дорогу.

* * *

Совесть заткнулась. Гурбан заставил ее замолчать, когда швырнул Макея в руки его подельников. Тот растянулся на полу, но никто из соратников не пошевелился, чтобы поднять его. Широко расставив ноги и уперев кулаки в поясницу, Гурбан криво усмехнулся:

— Расслабьтесь, парни!

Его слова будто освободили пружины, сжатые в телах оборванцев, — выдернув из-под рванины заточки, они атаковали Гурбана. Но куда им было тягаться с чистильщиками, вставшими на защиту командира? Через пару секунд местные, жалобно скуля и потирая ушибленные бока и рожи, оказались на полу.

— Лежать! — Гурбан навис над скорченными у его ног телами и указал Фазе на Макея — мол, этот нам еще нужен.

Фаза схватил оборванца за ногу и потащил вслед за командиром по полу.

— Хоть какая, а уборка помещения, — ухмыльнулся великан.

Мясник одобрительно похлопал его по плечу, но Фаза так злобно на него зыркнул, что племяш Джексона тотчас пожалел о своей фамильярности. Не стал еще зареченский среди чистильщиков своим, ну да не суть, притрется, если не сгинет в пути.

— Тут… — махнул рукой Макей.

Чистильщики пинками согнали двоих — один бородатый, другой лысый — мужичков, обоим очень не хотелось вставать с насиженных мест. Оторвав зады от горизонтали, они почему-то не захватили с собой солому и спальные мешки, на которой и в которых коротали время до Московского острога.

— Поосторожнее с этими, — предупредил Гурбан Ксю, и очень вовремя это сделал, ибо бородач, казавшийся грузным и неловким, вдруг попытался проткнуть блондинку ножом с длинным узким лезвием. Ксю увернулась, и бородач упал на колени, держась за сломанную руку — спасибо Беку и его лому. Лысый оттащил товарища в сторону, а то Фаза порывался уже свернуть ему шею.

Ксю поморщилась, когда Гурбан велел ей очистить пол вагона от лишнего, то есть от прелой соломы и спальников, которые, должно быть, окунали в бочки с машинным маслом:

— Почему я, командир? Пусть вот Бек!

Узкие от природы глаза Коляна округлились от возмущения — он никак не ожидал услышать такое от блондинки, которой не единожды спасал жизнь.

А ведь она его специально злит, понял Гурбан. Девка его раззадоривает, а он, олух азиатский, не понимает, что она по нему сохнет. И как же командир этого раньше не замечал-то? Старый хрыч, все мечтал, понимаешь, о двадцати пяти годах… А тут вон как — любовь.

— Отставить разговорчики! — Гурбан пресек дебаты чересчур, пожалуй, резко.