Мой талисман - Татьяна Романова

«Соберу вещи и на рассвете уйду от Ресовского. Он долго спит, и его Тимоха дрыхнет вместе с ним, – подумала Сикорская. – Завтра же я буду на свободе».

До родов оставалось около трех недель. Наталья надеялась добраться до имения, а оттуда написать Минкиной. Женщина вышла из дома, поплутав, чтобы запутать следы, дошла до Смольного института и, остановив извозчика, поехала к дому Ресовского. Как всегда, она отпустила ямщика заранее, и пошла по Невскому проспекту, внимательно оглядываясь по сторонам. Ничего настораживающего женщина не заметила и уже вздохнула свободно, подойдя к дому князя. Наталья уже приготовилась войти, когда красивый экипаж привлек ее внимание. Великолепные кони, крытая лаком коляска с откинутым верхом, изящный дорогой наряд женщины, опустившей кружевной зонтик и подставившей лицо солнцу, привлекли ее внимание. Знакомое раздражение против богатых красавиц поднялось в ее душе, но когда Наталья поняла, кто сидит в карете, она почувствовала, что сейчас умрет. Это была ее соперница, и, что было самым ужасным, та была здорова и прекрасна, как никогда.

Наталья благополучно добралась до флигеля. Здесь, в безопасности, женщина дала волю своим чувствам, и черная волна ненависти затуманила ее разум и обожгла душу.

– Ненавижу тебя, будь проклята и сдохни, – закричала Сикорская, потрясая кулаками, непроизвольно повернувшись в ту сторону, куда укатил экипаж.

Она сама почувствовала, как ненависть, словно камень из пращи, вылетела из ее груди и полетела вслед сопернице. Сикорская обрадовалась – против такой ненависти не могло быть защиты, она должна была убить. Женщине сразу стало легче.

«Вот так я разберусь со всеми, кто встанет на моем пути, – подумала Наталья. – Я не дрогну, если кого-нибудь придется затоптать. Хватит мешать мне жить! Теперь я сама – хозяйка своей судьбы».

Женщина поднялась в мезонин, где устроила себе спальню, достала наволочку и начала кидать в нее свои немногочисленные платья. Она так спешила, что не услышала шагов в коридоре и почувствовала опасность только тогда, когда увидела в дверях Тимоху.

– И куда же ты, змея подколодная, собралась? – с издевкой спросил он побледневшую Сикорскую. – Разве ты уже родила барину наследника?

– Я хочу постирать вещи, – тут же нашлась Наталья.

– Да что ты? – удивился Тимоха. – Что-то я ни разу не видел, чтобы ты сама вещи в стирку таскала. Ну, пойдем, провожу тебя в прачечную.

Он стал в дверях, внимательно глядя на женщину. Та на трясущихся ногах подошла к двери и протиснулась с узлом мимо своего мучителя. Тимоха стоял неподвижно. Наталья поверила, что выпуталась из опасной ситуации, и поспешила спуститься с лестницы, обгоняя наглеца. Она ступила на верхнюю ступеньку, держа на вытянутых руках наволочку с вещами, и хотела сделать следующий шаг, когда получила сильный удар в спину.

«Он хочет меня убить, – успела подумать женщина, ударившись головой о ступени, – почему сейчас? Ведь мне сегодня так повезло с имением».

Скатившись с лестницы, Сикорская потеряла сознание. Тимоха не спеша спустился вниз, покрутил голову бесчувственной женщины, убедился, что шея не сломана, и огорченно зацокал языком. Его план не удался, но можно было достичь нужной цели по-другому. Он поднял Наталью на руки, отнес ее в главный дом и, положив на диван в гостиной, вызвал экономку.

– Глафира, – сказал он испуганной женщине, – похоже, барыня умирает, так что ты теперь сама разбирайся, что с ребенком делать. Только помни, что барин его ждет.

Грозно глянув на экономку, Тимоха развернулся и отправился в свою комнату, смежную со спальней Ресовского. Там он развалился на кровати и стал дожидаться возвращения хозяина из министерства.

Внизу испуганная экономка и срочно вызванный доктор стояли над потерявшей сознание женщиной.

– Она может умереть в любой момент, тогда умрет и ребенок, – пожав плечами, сказал доктор, – но можно попробовать сделать кесарево сечение. Тогда у ребенка будет шанс.

– Делайте, ради Бога, доктор, – попросила экономка, – я не хочу брать грех на душу, нужно спасти хотя бы младенца.

Доктор отдал распоряжения, и через полчаса во флигеле управляющего, куда вновь перенесли Сикорскую, испуганные женщины вымыли горячей водой большой кухонный стол и привязали к нему бесчувственную Наталью, а доктор, перекрестившись, сделал длинный надрез. Он наклонился и осторожно достал из тела женщины маленький красный комочек.

– Мертвый, – ужаснулась белая как мел экономка, глядя на молчащего младенца.

– Живая! – обрадовался доктор, легонько хлопнув ребенка.

Раздался слабый, как у котенка, писк, а потом обиженный крик.

– Молодец, живучая и сильная, – похвалил врач, обрезая пуповину. – Давайте – обмойте ее и запеленайте, а я займусь ее матерью.

Он, не обращая больше внимания на ребенка, начал зашивать разрез на теле Сикорской. Экономка, запеленав младенца, подумала, что мать девочки все равно не жилица, отнесла новорожденную в людскую и отдала недавно родившей крестьянке Акулине, наказав кормить девочку.

К вечеру Сикорская так и не пришла в себя, но и не умерла. Доктор сказал, что теперь все в руках Божьих, и уехал. Экономка посадила около Натальи одну из дворовых девушек, а сама вернулась в дом. Оставалось дождаться барина.

Князь вернулся домой поздно вечером. Ему навстречу вышли капризно надувший губы Тимоха и испуганная экономка.

– Ваша светлость, – пролепетала женщина, – с барыней из флигеля несчастье случилось, она была без памяти, умирала, доктор кесарево сечение ей сделал, чтобы ребенка спасти. Девочку спасли, да только барыня до сих пор в себя не пришла.

– Родилась девочка? – напряженно спросил Ресовский, – она здорова?

– Да, ваша светлость, – подтвердила экономка, – совершенно здоровый ребенок.

– Где она?

– В людской, я ее поручила Акулине, та сейчас кормит ребенка, – ответила старая женщина.

– Немедленно принесите ее сюда, – велел князь.

Он дождался ухода экономки и повернулся к Тимохе.

– Почему ты не подождал до рождения ребенка? А если бы с моей дочерью что-нибудь случилось? – в ярости спросил Ресовский.

– Я ничего не делал, – пожал плечами Тимоха, – это я ее спас: шел мимо флигеля, и мне показалось, что услышал крик, заглянул – а она у подножия лестницы валяется, и мешок с платьями около нее. Сбежать хотела, да Бог ей не позволил ребенка у отца отнимать.

Ресовский промолчал, и Тимоха не понял, поверил ему любовник или нет. Вернулась экономка, неся в руках завернутый в домотканые пеленки сверток. Она откинула ткань с лица ребенка и показала его князю.

– Вот, ваше сиятельство, – девочка, – сказала она, впервые глянув в лицо младенца, и тут же поняла, что девочка родилась от хозяина. На смуглом личике, как нарисованные, выделялись черные брови, а крошечные черты повторяли тонкие черты Ресовского.