Искушение Марии д'Авалос - Виктория Хэммонд

Она приблизилась к лестнице кафедрального собора, который возвышался над кошмарным лабиринтом безлюдных уголков, куда не проникал даже лунный свет. Призрачный белый камень лестницы манил ее. Мария остановилась, чтобы отдышаться, и подумала было повернуть назад. Ее взгляд лихорадочно обыскивал пространство между ступенями и фундаментом собора, где были ниши, в которых часто ютились нищие. Однако ей было не устоять перед соблазном: ведь Фабрицио так близко. Мария вообразила, что он почувствует, что она в опасности, направится к ней с другой стороны. В любую минуту он может появиться на верхней площадке лестницы. Непременно появится. Почему же его все нет? Он любит ее меньше, чем она его, — иначе он был бы уже здесь. Она снова побежала, и шум в ее ушах заглушал звуки моря, а капюшон накидки свалился с головы, открывая распущенные волосы.

Тучному слабоумному, затаившемуся в логове у лестницы, она явилась, как видение во сне. Хромая, он выполз из темноты и схватил Марию, когда она пробегала мимо него. Хотя бы прикоснуться к такому видению! Положить свою лапу ей на грудь! Он заурчал от радости. Хотя Мария пришла в ужас, она знала, что нельзя кричать. Она ударила его по ноге, и он выпустил ее, но побежал за ней вверх по лестнице на четвереньках. Добравшись до самого верха, Мария оглянулась и чуть не вскрикнула при виде этого человекообразного паука, находившегося от нее всего в нескольких шагах. Урча и хрюкая, он крался за ней по тропинке к зеленой двери, которая была заперта. Она отчаянно заколотила в дверь, не отрывая глаз с приближающегося урода.

Открылось окно, и в нем показался один из солдат Фабрицио. Он прибежал и открыл дверь как раз в тот момент, когда слабоумный снова протянул руку к Марии.

— Убирайся, или я тебя убью, — рявкнул солдат, размахивая шпагой.

Идиот уныло захромал прочь.

— Вы не пострадали, синьора?

— Нет, только испугалась.

Внутри, в доме, Фабрицио мчался вниз по лестнице со шпагой в руке.

— Мария! Что случилось?

Она качала головой, дрожа и рыдая, когда он обнял ее и притянул к себе.

— Как ты мог ко мне не прийти? — рыдала она.

— Тише, тише, — прошептал он, поглаживая спину Марии, чтобы успокоить ее. — Мы же так условились. — И рассмеялся.

Она отпрянула от Фабрицио и ударила его изо всех сил.

— Как ты можешь смеяться? — закричала она. Он нахмурился, поднося руку к щеке.

— Я смеялся от счастья при мысли, что ты без меня не можешь. — Схватив ее за руки, он принялся покрывать ее лицо быстрыми поцелуями. Потом остановился и серьезно на нее посмотрел. — Это безумие с твоей стороны — приходить сюда одной глухой ночью. Что с тобой случилось?

Все еще дрожа, она рассказала о полоумном.

— Почему же ты не взяла с собой Лауру? — спросил он.

— Это увеличило бы риск, что нас увидят или услышат. Ты, конечно, это знаешь.

— Мария, — произнес он раздраженным тоном, — а то, что ты пришла одна, увеличило риск, что тебя могли изнасиловать или убить — или и то и другое. Ты никогда больше не должна так рисковать. Мы и так рискуем своей жизнью. Мария, я прихожу к тебе, когда ты хочешь. Ты не должна подвергать нас еще большей опасности, нарушая договоренность из каприза. Поклянись мне, что никогда больше не сделаешь ничего подобного.

Она улыбнулась, став спокойнее. Вдруг она почувствовала, что важно только то, что она здесь, с ним.

Впервые они не сразу пошли в спальню Фабрицио, а сидели рядышком на диване, со смехом обсуждая вечер у Пикколомини. Она призналась ему в своем испуге, когда он заговорил о том, что присматривает место, где бы поселиться. Он никогда не говорил с ней о таких планах. Он сказал, что это выдумка, но добавил, что мечтает о том, как в один прекрасный день у них будет свой собственный дом. Он признался, что приревновал ее, когда она так расхвалила Карло.

— Я не хвалила его, — возразила она. — Я защищала его.

Приближался полдень, и Мария сидела перед зеркалом в туалетной комнате Фабрицио, а он расчесывал ей волосы и пытался соорудить прическу, хотя бы отдаленно напоминающую те, которые делала ей Лаура. Будет странно, если ее увидят на улице с волосами, разметавшимися по плечам. Они решили просто заплести косы и уложить их вокруг головы, скрепив испанским гребнем, который нашелся у Фабрицио на вилле. Круглые мягкие груди Марии выглядывали из незастегнутого лифа, и она чувствовала себя Венерой, совершающей свой туалет с помощью Адониса. Фабрицио расчесывал ее, отвлекаясь на две соблазнительные груди и еще на две в зеркале, и время от времени ласкал ее соски. Он наслаждался, перебирая ее роскошные волосы, наклонялся, чтобы вдохнуть их аромат и уткнуться в ее белую шею, проводя по ней губами и покусывая, когда она выгибала спину; а когда она откидывала голову, их уста сливались. После поцелуя он улыбался их отражению в зеркале. Выпрямившись, он смотрел в глаза ее отражению, и его лицо становилось серьезным.

— Эти последние недели были раем, — сказал он. — В будущем мы должны находить дальнейшие возможности для такой полной свободы. Но сейчас змея под видом Челестины проникла в наш эдем…

— Ты начинаешь выражаться в ее стиле, — рассмеялась Мария.

— Да. Я не знал, что это так заразительно, хотя на этот раз метафора уместна. Опасность, которую мы всегда ощущали вокруг нас, обрела реальную форму. Ты понимаешь, мой ангел, что я больше не могу приходить к тебе в комнату после полуночи?

— Да, — ответила она с печальным вздохом.

— И что ты никогда больше не должна приходить сюда ночью?

— Да.

— И что мы не можем больше гулять вместе?

— И не можем больше заниматься любовью под шум волн в той маленькой пещере на пляже возле Минори?

— Да, моя дорогая, да, — пробормотал он. — Неразумно бывать где-либо вместе. Меня уже знают в этом городке в лицо. Люди интересуются мной. Как знать, с кем еще тут можно столкнуться? Челестина вольна подозревать что ей угодно, но мы не должны давать ей в руки доказательства, появляясь на улице вместе. Ты согласна?

— Да.

— Теперь наш мир ограничен этими комнатами — это все, что у нас осталось в Амальфи. Мы можем счастливо проводить здесь время днем, и нам довольно этого мира, ведь наша любовь бесконечно изобретательна, не так ли?

— Да, — засмеялась она.

Чтобы продлить свои восторги, они еще раньше начали играть в утонченные эротические игры, — это были живые картины с сюжетами и костюмами. Они делали это не всегда — только когда были в особенно шаловливом настроении и когда имели много времени в запасе. Они начали с того, что разыграли победоносную битву Констанцы д’Авалос с французским королем в виде любовной схватки, но вскоре сообразили, что могут исполнять роли любых двух человек, исторических или воображаемых. Слуга Фабрицио всегда паковал для своего господина обширный гардероб, когда тот путешествовал, и Мария с восторгом наряжалась в его одежду, изображая то Юлия Цезаря, то бездарного поэта, то могущественного султана. Это были персонажи собственных пьес. Фабрицио часто играл женские роли, надевая драгоценности Марии, меха, ночные сорочки с кружевами. Вначале он страдал от этого, но потом вошел во вкус и получал удовольствие, меняясь ролями с Марией, которую это заводило. Таким образом, они открыли для себя пьянящий мир причудливых и новых эротических наслаждений. Он никогда не знал женщины, подобной ей, а она никогда не могла вообразить любовника — тем более такого мужественного, как Фабрицио, — который позволил бы себе стать ее игрушкой.