Амфитрион - Дмитрий Дикий

Однако мадам Монферран слишком любила дочь, чтобы оказывать на нее давление. Что ж, красивая и нечестолюбивая умница… пусть. Вполне достаточно. С течением времени Дельфина успокоилась и на предмет вовлеченности Делламорте в жизнь дочери – вовлеченности этой почти не наблюдалось. Раз использовав девочку для укрощения Дельфины, Магистр не появлялся в их жизни иначе как по делу, да и то чаще по телефону или с помощью иных средств связи. Все было спокойно.

Читатель знает: компания «Гнозис», работая на то, чтобы перечерчивать современный Магистру мир по лекалам, внятным полностью лишь ему, попутно помогала своему создателю в задаче более важной – находить и выжимать людей, пригодных для получения essentia humana, крови мира (рассказ о которой пойдет во второй части). Именно поэтому, единожды войдя в чью-нибудь жизнь, Магистр так просто из нее не выходил. Ирэн Монферран была дочерью своей матери и особым богатством чувств не отличалась. На данном этапе это было не столь важно: с одной стороны, ей необходимо было продолжать обучение, а с другой – она была рычагом воздействия на строптивую мать. Так у Магистра родилась и свежая мысль: сделать из равнодушной девочки, которую он узнал совсем маленькой, Человека Гуманного, носителя эссенции. А там уж…

Автор слегка содрогается, рассказывая об этой идее. Наш читатель знает, что индивидуум, одаренный полнотой человеческих чувств, как Митя, Алена, как вы да я, сколько бы ни стонал под их грузом, на самом деле никогда от них не откажется. Юноша, мечтательно глядящий на луну и сочиняющий стихи равнодушной возлюбленной; мать, целую ночь не смыкавшая воспаленных глаз над кроваткой кашляющего ребенка; девочка, присевшая, чтобы почесать за ухом бездомного пса и уговорившая родителей взять его домой; в конце концов, зритель, один в целом кинозале тайком захлюпавший над финалом фильма о грустном роботе, – не счастливее ли они счастливо замотанных и удовлетворенных имеющимся бытовым благополучием миллионов?

Но в 2020 году дело обстоит именно так: эпидемия безразличия поразила почти весь мир. Любимые и любящие почти поголовно превратились в «партнеров» – по молодости сексуальных, а потом бытовых; как будто без обязательств, но и без излишней привязанности. Детей продолжают рожать, но вкладывают в их взращивание ровно столько, сколько положено. О дружбе и говорить неловко: к перелому тысячелетий дружба по Дюма, Ремарку или хотя бы Киру Булычеву отмерла на Земле полностью. Никто не задумывался над этим: обычным людям было некогда, а пресловутые ученые, цитируемые СМИ, не ставили так вопрос, ибо не видели ничего аномального или, по крайней мере, алгоритмизируемого в изменениях, давно накапливавшихся в мире.

Зато все видел Магистр искусств, прозванный Делламорте, и знал его посвященный помощник демон Страттари. Ни первый, ни второй не относились ни к обесчеловеченному человечеству, ни к носителям essentia humana: демон был демоном, а Делламорте… стоял над схваткой. Поэтому «друг семьи» и решил сделать Ирэн, благодаря изуверскому маневру оказавшуюся в его руках, объектом злого эксперимента: превратить в настоящего человека, а потом вернуть в состояние блаженного безразличия.

Пользуясь опекунским статусом, Делламорте раз в месяц-другой наезжал к Ирэн в пансион и забирал ее с собой. Она никогда не знала, когда и куда они отправятся в следующий раз, ибо Магистр без зазрения совести пользовался своими неограниченными привилегиями и, если располагал временем, спонтанно снимал ее с уроков. Такой подход поначалу еще больше уверил девочку в исключительности, и без того очевидной. Как же! Дочь самой Дельфины Монферран, а учится как самая обычная скромница вместе спростыми детьми и вовсе не задирает нос. Ирэн играла в эту игру: да, дочь, да, скромница. Но как делать вид, что ты такая же, как все, если за тобой периодически приезжает роскошный автомобиль и из него выходит человек, которому, по фантастическим слухам, принадлежит пансион? Тут не поскромничаешь.

А о пансионе разговоров было много – как в нем самом, так и вокруг. Мол, и дети отобраны лично Магистром (нам, кстати, до сих пор неизвестно, под какой фамилией он действовал в деловом мире), и необычность у этих детей повышенная, и обучают их не тому, чему обыкновенных детей, и все выпускники – готовые хозяева мира… Все это было пустой болтовней. Никакой конспиративной выборки в учебном заведении, одном из многих, которые вполглаза курировал человек, прозванный Делламорте, не было. У него учились те, кому это было нужно, просто принадлежащие «Нинье» заведения для детей быстро получали такую славу, что богатые люди стремились субсидировать их, чтобы отдавать туда своих отпрысков. Склонность людей при малейшей возможности делиться на группы, классы, страты и касты столь сильна, что дополнительно помогать им не требуется, и поскольку пансионов было не так много, для наследников богатых родителей существовал конкурс. Для m-lle Монферран было сделано единственное исключение, и потому умница Ирэн все-таки не зря задирала нос.

Магистр вышел из машины, оглядел пансион, расположенный в старинном шато, – оазис старого камня посреди сияющего майского солнечного света, – и встретился взглядом с девочкой (рядом с нею для порядка следовала директриса). Она изо всех сил удерживала на лице нейтрально-приветливое выражение, хотя все внутри нее пело и танцевало. Магистр умело не заметил ряд носов, прильнувших к окну на втором этаже, но, уже отправив Ирэн в машину, попросил директрису передать преподавателю физики мсье Лебрену (в пансионе детей с первого же года учили, как работает Земля), с урока которого забрал мадемуазель Монферран, чтобы тот тщательнее следил за дисциплиной в классе, если не желает сменить работу на менее обременительную. Как будто услышав это, носы отлепились от окна, и Магистр увез Ирэн в неизвестном направлении.

Описывать путешествия и приключения постепенно подраставшей Ирэн Монферран и «друга семьи» у нас нет ни места, ни желания. Все начиналось с простых походов в места, куда Дельфине отвести дочь не пришло бы в голову. Сначала были улицы городов и лесные тропинки. Не было охраны. Были люди. Ирэн привыкла, хотя и с трудом. А как-то раз Магистр отвез Ирэн – тогда семилетнюю – в Ла Скала на «Тоску». Поначалу она была поражена тем, что оказалась в огромном оперном театре единственным ребенком, но потом напомнила себе, что «друг семьи» жил по каким-то своим законам, и ее пустили бы с ним, наверное, даже в президентский дворец, и отвлеклась. Дельфина была равнодушна к искусствам, ей было некогда, она всегда работала и, передоверив дочь нянюшкам и учителям, мучившим девочку нотной грамотой, совершенно не отдавала себе отчета: Ирэн попросту не знала, что может выйти из этих спотыкающихся значков. А выходило из них нечто очень сильное; взглянув на девочку во время знаменитой «пыточной сцены», Магистр увидел, что она дрожит. Он не стал прерывать впечатление от происходящего предложением накинуть на нее шаль, как не стал и говорить о том, что «это театр», да еще и музыкальный – то есть наполненный условностями настолько же, насколько сейчас была наполнена ужасом за судьбу истязаемого за сценой Каварадосси Ирэн Монферран.

Заключительная ария бедного тенора – это ее, годы спустя, Магистр напомнит Дмитрию Дикому – заставила маленькую Ирэн захлебнуться в рыданиях. Рыдания были настолько ужасны, что Магистр все-таки схватил девочку в аккуратную охапку и вынес на улицу, где им пришлось провести некоторое время на скамейке, ибо Ирэн надо было успокоить. Судя по всему, требовались какие-то объяснения. Но Магистр молчал, ограничиваясь тем, что периодически выдавал своей подопечной очередной платок.