Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По - Гарольд Шехтер

Боясь, что Сестричка может случайно поскользнуться и пораниться, как только что чуть не произошло со мной, я поднял мяч и положил на столик; прокатившись несколько дюймов, он остановился, упершись в детскую расческу.

Сняв пиджак, я аккуратно сложил его и положил на спинку стула. Затем, примостившись на краю кровати, снял ботинки. Закончив эти приготовления, я откинулся на кровать, испустив глубокий вздох удовольствия, когда голова моя коснулась подушки.

Прямо перед кроватью расположилась полка, где разместилась коллекция покалеченных тряпичных кукол Лиззи. Я машинально принялся разглядывать эти вызывавшие сочувствие предметы детских забав, как вдруг, незаметно для самого себя, погрузился в глубокую дремоту.

Сны мне снились на редкость беспокойные. Я увидел свою дорогую жену в гостиной доктора Фаррагута, выражение ее осунувшегося лица было скорбным.

– Ах, доктор Фаррагут, – сказала она доброму доктору, стоявшему перед ней, зажав в руке свое бесценное лекарство, – я так боюсь смерти.

– Примите-ка это, сердешная моя, – ответил тот и достал из пузырька большую темно-красную таблетку. Взяв таблетку, Вирджиния с трудом проглотила ее.

Воздействие препарата оказалось чудесным. Почти сразу же Сестричка стала выглядеть намного лучше. Розовый румянец заиграл на подернутых болезненной бледностью щеках, бесцветные губы тоже порозовели, как у нормального, здорового человека, тусклый взор оживился и заблистал. Это удивительное преображение заставило мое сердце подпрыгнуть от радости.

Однако чувство это оказалось более чем кратковременным, ибо, пока я продолжал смотреть на несравненно прекрасное лицо жены, черты его продолжали меняться, приобретая грубую сладострастность, совершенно не присущую ее ангельски чистой натуре. Ее губы, теперь красные, как рубин, извивались в похотливой улыбке, обнажая ослепительно белые, острые зубы, синие, как сапфир, глаза засветились дьявольским блеском.

Потянувшись ко мне, она шепнула приторно-сладким голосом:

– Приди ко мне, муж мой. Мои руки соскучились по тебе. Пойдем отдохнем вместе.

Непривычное чувство – смесь отвращения и желания – шевельнулось в моей груди. И тут я заметил, что столь соблазнительно влекущая меня женщина вовсе не Сестричка, а, скорее, во плоти и крови восставшая из мертвых служанка Мэев – Эльзи Болтон.

Но нет! Ее черты резко претерпели новую метаморфозу, тая, как воск, пока не обратились в изуродованное, с содранной кожей лицо продавщицы Лидии Бикфорд, чей дагеротип я обнаружил в потрепанном саквояже ее любовника – страдающего манией убийства студента-анатома Горация Раиса.

– Иди, муженек, иди, – повторила она, вставая, и, шаркая, направилась ко мне, вытянув вперед пухлые обнаженные руки.

Издав придушенный крик и стараясь избежать ее объятий, я попятился, столкнувшись с кем-то стоявшим позади меня.

– Идиот! – раздался голос, который я поначалу принял было за голос доктора Фаррагута. Однако как же я был изумлен, когда, обернувшись, увидел перед собой не старого врача, а Герберта Баллингера!

– Вы! Что вы дали моей жене, что так омерзительно преобразило ее?

– Пустяковое средство от сердца, – ухмыляясь, ответил он. – И очень доволен результатами. Глядите!

Обернувшись, я удивленно вскрикнул при виде представшего мне зрелища. Женщина, которая теперь, плотоядно извиваясь, подходила ко мне, была уже не Лидия Бикфорд, а маленькая Луи Элкотт! На ней не было ничего, кроме легкой белой сорочки.

И вдруг она опустила руки, скрестила их и ухватилась за полотняный подол своей рубашки. Затем, к моему неописуемому ужасу, стала медленно поднимать ее, выставляя напоказ лодыжки, тонкие, хрупкие ноги.

Я стоял не в силах пошевельнуться; мне не хотелось видеть это, однако я был не в состоянии закрыть глаза или отвернуться, и ее бледное, молодое тело постепенно открывалось мне.

Беспомощный скулящий звук вырвался у меня. Пот тек ручьями. Меня неудержимо трясло.

И в этот момент я благополучно проснулся.

Несколько секунд я лежал в состоянии крайнего смятения, не понимая, где нахожусь. Мало-помалу я узнал окружающее. Судя по тому, что в комнате стало намного темнее с тех пор, как я вошел, проспал я не меньше часа. День близился к вечеру. Вскочив с кровати, я накинул на себя одежду, бывшую на мне до сна, вышел на площадку и спустился вниз.

По контрасту с радостным щебетом, раздававшимся в доме ранее, сейчас в нем царила полная тишина. Войдя в теплую, ярко освещенную гостиную, я удивился, увидев одного лишь Барнума, который стоял у каминной полки, изучающе глядя на дагеротип сестер Элкотт, привезенный ими из Бостона для матери.

– А, вот и ты, По! – воскликнул он в ответ на мое приветствие. – Наконец-то вернулся из царства сна. Неплохо же ты вздремнул. Я уже собирался подыматься и будить тебя!

– Где все? – поинтересовался я.

– Там, в сарае. Спектакль вот-вот начнется. Еще кого-то поджидают.

– Вирджиния тоже там? – несколько встревоженно спросил я, представив, как Сестричка трясется в сыром, холодном сарае, ожидая, пока начнется пьеса.

– Конечно, где же ей еще быть? – сказал Барнум. Затем, заметив мою обеспокоенность, добавил: – Да ты не волнуйся. Ее накутали, как Поразительного Углика, моего настоящего аляскинского эскимоса. Миссис Элкотт об этом позаботилась. Слава Всевышнему, но твоя Вирджиния радуется как дитя. Такой задорной я ее еще никогда не видел.

– Уверен, ее воодушевляет то, что доктор Фаррагут нашел необходимые составляющие для ее лекарства.

– А как же иначе?! – сказал Барнум, беря меня под руку и проходя в переднюю. – Мне уже все подробно рассказали. Слава Богу, он нашел банку с этими – как его там, ну да ладно – всякими редкими травами. Так что теперь не успеешь и глазом моргнуть, как приготовит он свои замечательные пилюли и жена твоя мигом поправится.

– Горячо надеюсь, что вы правы, – сказал я.

– Какие могут быть вопросы! – ответил галерейщик, надевая пальто и касторовую шляпу, пока я накидывал толстый плац. – Это же чудо-человек. Сам видел! – Открыв дверь, он вышел на крыльцо, я последовал за ним.

Хотя вечерний воздух был очень холодным, низкие тучи, весь день нависавшие над землей, полностью рассеялись. Бесчисленные звезды усеяли небо, а яркая луна в третьей четверти заливала округу призрачным сиянием.

Спустившись с крыльца, мы с Барнумом обошли дом. Как только мы свернули за угол, перед нами показалось громоздкое строение, это и был сарай. Из приоткрытой двери струился теплый желтый свет, радостный детский гомон доносился из похожей на пещеру постройки.

– Что-то не видно двуколки доктора Фаррагута, – сказал я, когда мы шли по двору.

– Все возится со своими чудо-лекарствами, – ответил Барнум. – Хочет, чтобы все было чин-чином. Эти ученые гении – все одинаковые. Взять хотя бы профессора Эшола Селлерса, мое Интеллектуальное Чудо. Полгода почти усовершенствовал свой перпетуум-мобиле, установленный в Зале Технических Див. Но оно того и стоило. Одна из величайших диковинок моего музея – публика рвется, как на собачьи бои!