Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой. История одной вражды - Павел Басинский

Но был ли отец Иоанн в действительности богатым человеком? Он продолжал жить всё в той же служебной квартире на Михайловской улице, занимая второй этаж обычного дома. Он питался скудно, не ел мяса, работая под двадцать часов в сутки. За всю жизнь он только один раз побывал за границей, в Берлине, вызванный для исцеления русского посла. Из двух пароходов, принадлежавших ему, первый, «Любезный», был необходим для ежедневных путешествий в Петербург, а второй, «Николай Чудотворец», был рабочим кораблем Сурского женского монастыря, устроенного отцом Иоанном на своей родине. Пресловутая карета, в которой священник разъезжал по Кронштадту, была «доброхотной», т. е. подаренной. Без нее, в открытой коляске, знаменитый чудотворец рисковал быть разорванным на части фанатичными поклонниками, особенно поклонницами, среди которых были и иоаннитки, которые стремились приобщиться крови самого батюшки, считая его Иисусом Христом. Бывали случаи, когда во время причастия они кусали священника за палец. В столице он пользовался каретами, предоставляемыми богатыми людьми, которые приглашали отца Иоанна в свои дома. Нам неизвестно также, чтобы кто-нибудь из родственников отца Иоанна, включая его семью, стал богатым человеком. Пережив своего мужа всего на полгода, Елизавета Константиновна скончалась в той же казенной квартире. В последние месяцы она ложилась спать в подряснике своего супруга. Все деньги, которые остались после смерти отца Иоанна, были завещаны Иоаннову женскому монастырю в Петербурге. И всех этих денег оказалось 53 000 рублей…

Поэтому вопрос надо поставить иначе. Какое отношение к деньгам – Толстого или Иоанна Кронштадтского – было ближе к христианскому пониманию? Ведь совершенно очевидно, что отношение это было диаметрально противоположным. Толстой отказался иметь дело с деньгами (переложив это «зло» на плечи своей жены), отец Иоанн никогда не отказывался от денег и непрерывно имел с ними дело, в буквальном смысле слова пропуская через свои руки миллионные потоки. Вопрос принципиальный!

«Деньги – зло», – считал Толстой. «Деньги – пыль», – писал в раннем дневнике отец Иоанн. Казалось бы, налицо сходство позиций. Но это не так. Отношение этих людей к деньгам во многом диктовалось не столько сознательной христианской позицией, сколько их происхождением, воспитанием и условиями жизни. Все-таки Толстой никогда не знал, что такое настоящая нужда, а тем более нищета. Он мог видеть это, искренне страдая за братьев во Христе, но личного опыта в этом плане у него никогда не было. Иван Сергиев с детства знал, что такое крайняя нужда, на опыте своего отца, который не мог оплатить обучение двух сыновей в Архангельской духовной семинарии (это стоило порядка 40 рублей в год, по 13 рублей за каждый триместр). До середины семидесятых годов, когда отец Иоанн вступил в должность ключаря, он, как и все простые священники собора Андрея Первоззванного, по ведомости, «Высочайше утвержденной 24 мая 1806 года», получал жалования 85 руб. 77 коп. в месяц. В сане протоиерея он стал получать 128 руб. 70 коп. – ежемесячно.

Зять отца Иоанна Василий Иванович Фиделин, псаломщик в селе Суре, а затем в Верколе, имел в браке с его сестрой Анной Ильиничной пятерых сыновей и семь дочерей, получая при этом жалования 40 рублей. Но ему, как сельскому жителю, полагалось 15 десятин пахотной и сенокосной земли. Кроме службы он занимался земледелием, рыболовством, разведением овец и коней. Городской же священник мог рассчитывать только на требы. Но эти деньги, как мы уже знаем, отец Иоанн немедленно раздавал нищим. Неудивительно, что в семье постоянно вспыхивали скандалы.

После ранней смерти гатчинского священника Г.И.Цветкова его вдова, свояченица отца Иоанна Анна Константиновна, с двумя дочерьми вынуждена была жить в доме своей сестры Елизаветы Константиновны на полном иждивении отца Иоанна. Затем Сергиевы фактически удочерили младшую девочку Анны Константиновны Руфину Цветкову. Некоторое время в их доме проживали и не нашедшие себе места трое старших братьев Елизаветы Константиновны. При этом отец Иоанн постоянно посылал деньги на обучение в духовной семинарии своих племянников.

Толстой, до момента отказа от собственности и прав на сочинения, все-таки был состоятельным человеком. После смерти братьев Николая и Дмитрия он стал владельцем имений Никольское и Щербачёвка. В семидесятые годы он расширил свои владения за счет недорогих самарских земель, которые в будущем намеревался с выгодой продать.

«В 1881 году финансовые дела нашей семьи были в блестящем состоянии… – писал старший сын Льва Толстого Сергей Львович. – В то время у него (отца. – П.Б.) скопилось много денег. Он продал мельницу в Никольском-Вяземском за 9500 рублей, продал часть леса (Заказа) в Ясной Поляне, не помню за сколько, и получил за Полное собрание своих сочинений 25 000 рублей от бр. Салаевых».

В этом году Толстой с семьей переехал в Москву. В 1882 году старший нотариус Московского окружного суда подписал купчую крепость на покупку Толстым за 27 000 рублей дома в Долго-Хамовническом переулке, который стал московской усадьбой Толстых.

Но положение существенно меняется в начале девяностых годов, когда Толстой после долгих колебаний и конфликтов с супругой все-таки публично отказывается от прав на свои новые сочинения и переписывает свое недвижимое состояние равными долями на членов семьи. Распыление имущества почти всегда равносильно его утрате. К тому же дети Толстого никогда не отличались хозяйской жилкой. В результате в собственности жены Толстого Софьи Андреевны была одна Ясная Поляна, не приносившая никакого дохода, а на ее плечах кроме мужа – шестеро сыновей и две дочери. При этом старшие дети, будучи собственниками отцовских долей имущества, продолжали постоянно обращаться к матери за денежной помощью.

В дневнике А.В.Жиркевича этого времени приводится любопытный разговор с Фетом, частым гостем в имении Толстых: «Фет в восторге от графини Толстой и считает ее “идеалом женщины”. Графиня была у него недавно и говорила, что они, Толстые, сидя в деревне, проживают 18 тысяч в год благодаря жизни Льва Николаевича и необходимости выдавать пособие детям. Когда я заметил, что у Толстого есть средства, Фет возразил: “Никаких! Я очень дружен с графиней. Она мне всё рассказывает… Ясная Поляна не приносит дохода, а капитал Толстых ничтожен!” – “Но сочинения Льва Николаевича приносят же доход!” – возразил я. “Никакого! Их перепечатывают, издают как хотят у нас и за границей без разрешения Толстого. А Лев Николаевич не хочет в это вмешиваться. Прокормить одну ораву толстовцев чего стоит. Толстые прямо терпят нужду и только не отказывают себе в необходимом”».

С начала девяностых годов Толстой и Иоанн Кронштадтский оказываются в почти зеркально перевернутых положениях.

Для Толстого проблема денег становится проблемой семейной «нужды», ибо семья, оставшись без средств, которые могли бы приносить новые сочинения ее главы, тем не менее вынуждена поддерживать статус аристократической фамилии со всеми свойственными ей привычками и расходами. Нельзя сказать, чтобы эти расходы были велики (18 000 рублей в год), но и они едва покрываются за счет переиздания сочинений Толстого, которые по законам издательского рынка приносят всё меньше дохода; на новых же его сочинениях наживаются все кому не лень. И это вносит страшную нервозность в семейную жизнь, подготавливая уход писателя из Ясной Поляны.