Тень Лучезарного - Сергей Малицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Открой окно, – устало проговорила Лакрима.
Лава подошла к окну, повертела бронзовую рукоять и с трудом сдвинула с места рассохшуюся створку. В лицо ударил холодный ветер, но снег за окном утих. Редкие крупинки его, поднятые с откоса ветром, таяли на лице, но не секли кожу.
– Что ты видишь? – спросила Лакрима.
– Эбаббар, – проговорила Лава. – Площадь, тыльную сторону второй башни угодников. Угол королевского дворца. Дома. Бастионы. Между ними – кусочек реки. Это ведь Азу?
– Еще что? – спросила Лакрима.
– Люди, – пригляделась Лава. – Множество людей. Пешие и всадники. Повозки. И все они идут на север. На другом берегу.
– Закрывай окно, – сказала Лакрима, и когда Лава справилась со створкой, произнесла: – Это орда. Идет второй день. Сегодня она минует Эбаббар. Завтра или послезавтра пройдет мимо Уманни. Через неделю доберется до Аббуту. В орде тысячи, десятки, сотни тысяч людей. Вымазанных в крови. В ней сотни шаманов. Это и тяжесть, и тревога.
– Куда она идет? – прошептала Лава.
– В Тимор, – пожала плечами Лакрима.
– Тогда зачем все это? – спросила Лава. – Эбаббар, башни, Светлая Пустошь, Бараггал? Вот она – беда. Она порубит нас на куски и смешает с грязью. И мы даже не узнаем, что будет творить на нашем пепелище Светлая Пустошь.
– Интересное рассуждение, – скривила губы Лакрима. – С ним, должно быть, сладко подниматься на эшафот. Можно даже помечтать, что нашим врагам, которые одержат над нами победу, придется без нас нелегко. Вдруг они споткнутся, спускаясь с эшафота. Разобьют нос. Впору радостно потирать ладошки. Так?
Лава промолчала.
– К тебе пришел Сигнум Белуа, – сказала Лакрима. – Хочет поговорить.
– Это обязательно? – спросила Лава.
– Думаю, да, – кивнула Лакрима. – Не волнуйся, он тебя здесь не тронет.
Сигнум почти не изменился. В последний раз Лава видела его летом. Ее еще рассмешило, что он пыжился при случайной встрече на Вирской площади, старался казаться выше ростом, чем есть, надувал щеки и старательно расправлял плечи. Может быть, даже подкладывал паклю под гарнаш иначе, отчего казалось, что его плечи взлетают вверх. Посмеялась и тут же забыла о нем, а он приперся с поклоном в ее дом. Предложил стать его женой. Причем говорил с нею, презрительно оттопыривая нижнюю губу и глядя в сторону. Принес себя в подарок. Сделал одолжение. Снизошел. И даже удивился, когда она сказала «нет». Начал суетиться, повторять все сказанное, словно предполагаемая невеста была глуха. Ну не глупа же, разве можно отказаться от предложения герцога Эбаббара? Ну и что, что в Эбаббаре каким-то чудесным образом сохранился прежний король? Короли не вечны. Или же невеста и в самом деле глупа? Пришлось взять жениха за шиворот, хорошенько встряхнуть, а потом подтолкнуть в сторону лестницы. И вот он – лобастый и насупленный – сидит на поленнице в крохотной комнатушке, в которую судьба привела Лаву, словно желая унизить ее и наказать за совершенные ею глупости, и как будто не замечает убогости жилища, и снова, как было и раньше, оттопыривает нижнюю губу и смотрит в сторону. Или у него такая привычка?
Начал с обидного:
– С этой стороны решила подобраться к Эбаббару?
– Будь осторожнее, Сигнум, – как можно мягче проговорила Лава. – Мы в башне угодников. Здесь лестницы выше, чем в доме моего отца.
Вздрогнул, даже как будто чуть отодвинулся от Лавы и одновременно блеснул взглядом. Неужели слезы подкатили к самым ресницам? И это всесильный герцог? Что про него говорили в Ардуусе? Что он не так боится венценосного дядюшку Флавуса Белуа, как его дочку – Субулу? Да уж, было чего бояться. Ну так и он же вроде бы изо всех сил защищает Эбаббар от тварей из Светлой Пустоши? Их он, выходит, не боится?
– Флавус Белуа умер, – наконец выдавил Сигнум. – Где-то в Фиденте. Лакрима сказала. Многие говорят. Но тела нет, время такое. Так что почести воздать не получится. Опять же, у него есть дочь, не мое это дело.
– Ты герцог, – заметила Лава.
– Пока Пурус был жив, был герцог, – кивнул Сигнум. – А вернется в город Субула, буду неизвестно кем. Она ведь поколачивала меня в детстве. Шпыняла. Но я зла не держу. На рождение каждого ее ребенка посылал подарки в Раппу. Теперь Раппу, я слышал, больше нет. Куда ей еще ехать, только сюда. Если она жива еще, конечно. Литус-то где?
– Там, – махнула рукой куда-то в сторону Лава. – На послушании.
– Чудно, – задумался Сигнум. – Тела передала мне письмо от него. Знаешь, когда ничего не хотят, не пишут о том, что ничего не хотят. А если написали, значит – хотят. И надо опасаться.
– Чего тебе опасаться? – спросила Лава. – Мне показалось, по твоим словам, что это Субуле надо опасаться, а не тебе.
Сигнум шумно выдохнул, и Лава почувствовала запах крепкого вина. Точно, пригубил для храбрости, оттого и несет всякую чушь. А ведь не похож на пьяного.
– Я понял, – кивнул сам себе Сигнум. – Он хочет героем стать. Прославиться. Чтобы и Субула с уважением, и я с подобострастием. Но его уже забыли. Где он пропадал шесть лет? Да и натворил здесь дел. За ним и смерти, и… Давно ты с ним?
– Так вышло, Сигнум, – вдруг смягчила тон Лава. – И я рада этому. Тебе нечего огорчаться. Литус не желает тебе зла.
– Я слышал, что моя мать и мой отец погибли из-за него, – понизил голос Сигнум.
– Все не так, – покачала головой Лава.
– Хорошо, если не так, – вздохнул Сигнум. – Я дал по тысяче воинов Джокусу и Теле. Пусть служат. Сейчас работы стало меньше, Светлая Пустошь откатилась, но на улицах неспокойно. К тому же орда… Скорее бы уже.
– Что «скорее бы уже»? – не поняла Лава.
– Скорее бы уже все закончилось, – медленно поднялся Сигнум. – Или Светлая Пустошь сожрала бы все без остатка, или Лучезарный поднялся из Пира и сжег бы все к демонам, или новый правитель Ардууса перебил бы всех своих подданных. Потому что если они этого не сделают, то придет страшное. Или орда, или войско Эрсет, или эти звери-гахи. Зачем ждать?
– Зачем же ты тогда ограждал город от нечисти? – спросила Лава.
– Когда можешь что-то сделать, делай, – сказал Сигнум и шагнул к двери. – Когда не можешь, складывай ручки и жди смерти.
– Ты ждешь? – спросила Лава.
– Я… – он приоткрыл дверь, постоял несколько секунд, потом обернулся и быстро проговорил: – Ты знаешь, почему я к тебе приходил тогда в Ардуусе?
– Свататься, – предположила Лава.
– Нет, – перебил он ее, – точнее, и поэтому тоже, но главное – не поэтому. Меня, может быть, каждый хотел спустить с лестницы, а спустила только ты. А я, может быть, всю жизнь ищу, чтобы мне говорили то, что думают.
– Прости меня, Сигнум, – вдруг сказала Лава.
– Ты это, – он посмотрел ей прямо в глаза, и она не увидела его слез. Только тоску. – Ты, если что, знай. Мало ли. Где там твой Литус в послушании? Всякое может случиться. Если что с ним, приходи. Приму и с ребенком, и без ребенка, и без ноги, и без руки. Как получится.