Подлодка - Лотар-Гюнтер Буххайм

— Нет — не сейчас — подожди немного — я еще не совсем уверен!

Второй вахтенный опять наклоняется к переговорной трубе:

— Кожаную ветошь — на мостик! Живо!

Он пригибается, укрываясь за бульверком, подобно гарпунеру на китобойном судне, готовящемуся к броску, и ждет, когда волна снова поднимет нас. Я вдыхаю воздух полной грудью, сколько могут вместить легкие, и задерживаю дыхание — будто это улучшит мое зрение, когда я стану всматриваться в бушующий океан.

Ничего не вижу!

Второй вахтенный офицер передает мне бинокль. Я стараюсь удержаться, упираясь подобно скалолазу в расселине, и вожу биноклем из стороны в сторону в направлении двухсот шестидесяти градусов. Передо мной полукругом простирается серо-белый сектор моря. И больше ничего.

— Там! — орет второй вахтенный, вскидывая правую руку. Я торопливо возвращаю ему бинокль. Он упорно вглядывается, затем опускает бинокль. Одним прыжком он оказывается у переговорной трубы:

— Командиру: субмарина слева по борту!

Второй вахтенный передает мне бинокль. Я не решаюсь поднять его, так как за кормой встает огромная волна. Я крепко-накрепко вцепляюсь в поручни, стараясь укрыть бинокль своим телом, но крутящийся водоворотами поток доходит до рубки.

— Проклятие!

Исполинский вал поднимает нас на своих плечах. Я подношу бинокль к глазам, две-три секунды оглядываю неистовствующую водяную пустыню — и я вижу! Никаких сомнений: второй вахтенный абсолютно прав. Боевая рубка. Проходит мгновение, и она исчезает подобно призрачному видению.

Когда волна уходит с мостика, распахивается люк. В него протискивается командир, чтобы лично выслушать подробности от вахтенного офицера.

— Вы правы! — бормочет он из-под бинокля.

Затем:

— Они ведь не собираются погружаться, так? Конечно же, нет. Скорее, несите сигнальный фонарь!

Секунды проходят, но даже три пары глаз не видят ничего. Я замечаю, что у командира встревоженное лицо. Но вот на светлом серо-зеленом фоне появляется пятно — бочка, торчащая стоймя из воды!

Командир велит идти к ней полным ходом обеими машинами. Что он задумал? Почему он не дал опознавательный сигнал? Почему другая лодка тоже не сделала этого? Могли они не заметить нас?

Брызги и пена вовсю поливают мостик, но я тянусь вверх. С кормы на нас заваливается высокогорный хребет с покрытыми снегом вершинами. На какой-то миг я замираю от ужаса: первая гигантская волна может подняться в неподходящий момент, чтобы обрушиться на нас. Затем раздается резкое шипение: она прошла мимо нас, под лодкой — но в следующее мгновение она вырастает прямо перед нами, высокая, как дом. Другая волна, подошедшая с кормы, поджимает нас сзади.

Внезапно высоко над пенистым гребнем появляется башня другой лодки, как пробка, вылетевшая из бутылки. «Пробка» пляшет там некоторое время, потом пропадает. Проходят минуты, но она больше не показывается.

Второй вахтенный офицер вопит изо всех сил — но не слова, а нечленораздельный ор. Командир поднимает крышку люка и рычит вниз:

— Долго мне еще ждать этот фонарь?

Его передают наверх. Командир вклинивается между стойкой перископа и бульверком и хватает фонарь обеими руками. Я наваливаюсь своим весом на его бедро, чтобы поддержать и придать ему больше устойчивости. Я уже слышу, как он нажимает на кнопку: точка — точка — тире. Он останавливается. Вот и все. Я быстро оглядываюсь по сторонам. Другая лодка пропала: ее вполне могло засосать на дно к морскому дьяволу. Ничего не видать, кроме серой разбушевавшейся водной стихии.

— Невероятно! Просто невероятно! — слышу я голос командира.

И тут, прежде, чем на фоне вспучивающегося серого вала стала снова различима боевая рубка другой лодки, сквозь тучу брызг сверкнуло ослепительно-белое солнце, потухло, сверкнуло вновь: точка — тире — тире. Некоторое время ничего больше не следует; затем во всеобщем хаосе снова замелькала вспышка.

— Это Томсен! — орет Старик.

Я подпираю его изо всех сил с левой стороны, второй вахтенный теперь тоже стоит рядом со мной, упершись в его правый бок. Наш прожектор-ратьер заработал опять. Командир снова отбивает сообщение, но мне приходится нагнуть голову, и я не могу видеть, что он передает. Зато я слышу, как он громко произносит вслух:

— Идите — тем — же — курсом — и — скоростью — мы — подойдем — ближе…

Нас нагоняет гора воды, больше которой нам прежде не встречалась. На ее гребне клубится водяная пыль, подобная падающему снегу. Командир передает внутрь лодки ратьер и быстро приседает, опираясь на наши плечи.

Мое дыхание пресекается. Рев и шипение этого вала высотой с пятиэтажный дом заглушает грохот всех прочих волн. Мы прижимаемся спинами к носовому бульверку. Второй вахтенный закрыл лицо рукой, защищаясь по-боксерски.

Никто больше не смотрит на другую лодку. Мы уставились на эту исполинскую волну, которая приближается к нам с какой-то неестественной настойчивостью, тяжелая, как свинец, замедляемая лишь своей собственной чудовищной тяжестью. На ее спине зловеще блестит пена. Чем ближе она накатывается на нас, тем все выше и выше вырастает над серо-зеленым буйством океана. Внезапно ветер стихает. Вокруг лодки бесцельно плещутся маленькие волны. И тут меня озаряет: Великий Отец всех валов поставил непреодолимый для шторма барьер. Мы находимся у его подножия, прикрытые от ветра.

— Держитесь крепче! — Берегись! — Пригнись! — орет командир во всю мочь своих легких.

Я съеживаюсь еще сильнее, напрягаю каждый мускул, стараясь вжаться в щель между перископом и бульверком. Сердце обрывается внутри меня. Если эта волна обрушится на нас — Боже, смилуйся над нами! Лодке никогда не выбраться из-под нее.

Все прочие звуки потонули в одном непрерывном высоком зловещем шипении. В течение нескольких гнетущих мгновений я даже не решаюсь дышать. Я чувствую, как корма лодки начинает приподниматься: ее, замершую неподвижно в наклонном положении посреди складок водяного склона, вздымает все выше и выше, так высоко, как никогда прежде. Ужас, сдавивший мне горло, начинает ослаблять свою хватку — и тут вершина горы обваливается. Чудовищная палица бьет по рубке с такой силой, что та начинает звенеть, передавая свою дрожь всему корпусу лодки. Я слышу визжащий, клокочущий вой, и бешено кружащийся водоворот вихрем обрушивается на мостик.

Я стискиваю рот и задерживаю дыхание. Перед моими глазами — зеленое стекло. Я изо всех сил пытаюсь прибавить себе весу, чтобы не дать плотному потоку снести меня с ног. Боже — неужели мы утонем? Весь мостик целиком скрылся под водой.

Наконец рубка кренится в сторону. Я выпрыгиваю из воды и хватаю открытым ртом воздух, но тут же мое дыхание пресекается вновь. Мостик клонится все дальше и дальше. Неужели лодка опрокинется? Как там килевой балласт? Сможет ли он выдержать подобную ярость стихии?

Водоворот старается содрать с меня одежду. Тяжело дыша широко открытым ртом, я сперва выдираю правую, затем левую ногу из воронки, как из капкана. Только теперь я решаюсь поднять взор. Наша корма стоит вертикально! Я тут же отворачиваюсь, заставляю свои колени выпрямиться и отваживаюсь бросить беглый взгляд поверх бульверка. В глаза бросается лицо второго вахтенного офицера: его рот широко открыт, и, похоже, он кричит что-то во весь голос. Но я не слышу ни единого звука.