Вода. Биография, рассказанная человечеством - Джулио Боккалетти

Африка – фронтир водной безопасности в XXI веке и тревожный звонок для грядущей геополитики. Огромные финансовые ресурсы и государственные предприятия Китая стремятся экспортировать в Африку свой внутренний опыт инфраструктурно ориентированного развития. За 2000–2017 годы Китай предоставил этому континенту кредиты на 143 миллиарда долларов, причем их годовые объемы стократно увеличились: со 130 миллионов в 2000 году до 15 миллиардов ежегодно за 2010–2017 годы. В основном это финансирование добычи ископаемых, ее энергоснабжения и транспортировки товаров в порты, откуда они отправляются в быстро развивающийся Китай, который жаждет получать сырье. Неслучайно основными получателями стали две самые крупные водонапорные башни Африки – Ангола и Эфиопия.

11 февраля 2011 года после «арабской весны» и тридцати лет правления свергли Хосни Мубарака, и Египет охватил хаос. На той же неделе в главной англоязычной газете Аддис-Абебы Addis Fortune появилась ошеломительная новость: рабочие заложили фундамент огромного гидроэнергетического сооружения на Голубом Ниле. Нельзя было выбрать более символичное время для такого объявления. Египет всегда угрожал ответными военными мерами, если какая-нибудь из стран выше по течению – особенно Эфиопия, где расположен исток Голубого Нила, – решит построить на реке инфраструктуру для хранения воды. Однако с уходом Мубарака новой напористой Эфиопии не терпелось осуществить свой план развития.

ГЭС Хыдасе (что значит «Возрождение») мощностью в 6 миллиардов ватт должна стать самой крупной плотиной на континенте. Инвестиции превысили 5 миллиардов долларов, четверть ВВП Эфиопии на момент объявления о начале строительства. На сцену снова вышел Китай. Он стал образцом развития для Эфиопии – таким же, каким были США для самого Китая столетием ранее. Но в то время, как в начале XXI века Китай переживал политические процессы, основанные на республиканизме XIX столетия, Эфиопия на заре XXI века была социалистической республикой, где применялся режим плановой экономики.

Влияние китайского опыта на Эфиопию часто изображают помощью одной развивающейся страны другой. Действительно, Китай Дэн Сяопина с его сочетанием государственной инфраструктуры и экспортно ориентированного предпринимательства стал самым успешным примером борьбы с бедностью в истории человечества. Для многих африканских лидеров китайский опыт казался намного более актуальным, нежели опыт стран, проводивших индустриализацию в XIX веке. Поэтому неудивительно, что тогдашний премьер-министр Эфиопии Мелес Зенауи очень хотел получить китайское финансирование для своего масштабного проекта на Ниле. Эфиопия была одной из великих водонапорных башен Африки, и, если судить по китайскому опыту, развитие ее рек должно было иметь решающее значение для экономического развития страны.

Эта история может оказаться первым шагом в серии перемен в традиционных сферах влияния. Изменения климата вполне могут ускорить такие перемены. Если это приведет еще к одному важнейшему сдвигу в водной геополитике, то ясно одно: природа политических институтов, которые стремятся решать, как следует использовать воду, будет гораздо важнее, чем выбранная технология управления ею.

Заключение

История воды на этом не заканчивается. Она будет разворачиваться дальше, движимая глубочайшим противоречием между оседлым обществом, пытающимся жить совместно, и движущейся водой. С тех пор как первые сообщества боролись с водой, стекающей с отступающих ледников, с тех пор как люди стали рассказывать о ней, вода стала доминирующим фактором в отношениях человечества и окружающей среды. До наших дней дошли истории о великих потопах, о ландшафтах, преобразованных водой, о реках, мощь которых была выражением силы живущих в них божеств. Они отразили сильнейшее ощущение уязвимости, которое с тех пор стало общей чертой человеческих культур.

Человечество ответило на эту уязвимость: подавляющая часть управления водными ресурсами (даже сегодня) включает изменения ландшафта, которые были технически доступны на протяжении столетий, а в некоторых случаях и тысячелетий. Великий канал в Китае – до сих пор самый длинный на планете – прорыли между VII и XIII веками нашей эры[104]. Большая Клоака – часть современной канализационной системы Рима – датируется VI веком до нашей эры. Канал Лагаша между Тигром и Евфратом все еще наполнен водой спустя четыре с лишним тысячи лет. История воды – это не просто история технического прогресса. И так не потому, что технологии отсутствуют или недоступны. Дело в том, что история воды – это в первую очередь история политических институтов.

Зарождение государства, развитие торговли, культурная адаптация к сложным условиям, политические институты, возникшие в далеком прошлом или доставшиеся оттуда, накопление экономических ресурсов, умноживших мощь общества, – все это происходило по мере того, как общество училось противостоять наводнениям, ураганам и засухам, решало, где селиться и как жить, и как в ходе этого процесса приспосабливать собственную организацию. Все это сформировало институты и поведение общества. Никакие другие физические условия, воздействующие сегодня на общество, не связаны так неразрывно с природой и развитием политических институтов, никакое иное вмешательство не подходит лучше для использования и усиления власти государства.

Эта книга началась с истории доктора Сунь Ятсена. Он был революционером, мечтавшим о лучшем будущем своей страны. Программа, которую китайский лидер оставил после себя, помогала следующим правительствам, давая историческое оправдание собственным современным мечтаниям Китая. Однако Сунь Ятсен не просто описывал ландшафт. Он представлял грядущие республиканские институты. Мечтал о конституционной демократии, в которой баланс сил защищал бы своих граждан от тирании, с которой он столкнулся в последние годы цинского Китая. Воображал государство, основанное на res publica, приверженное повышать благополучие своих граждан, и нацию, обретшую суверенитет.

Та образцовая республика, которую представлял Сунь Ятсен, стала продуктом столетий преодоления затруднений – временами насильственного – между индивидуальной и коллективной волей. В его время самой выдающейся реализацией республики были Соединенные Штаты, которые разработали сложную систему местных органов власти, властей штатов и федерального правительства, создававшую сложный баланс сил. Эволюция этой системы стала ответом на необычный водный ландшафт страны. Он родился из отношений между отдельным фермером и подавляющим характером фронтира, между индустриализацией и реками страны, между поливным земледелием и положительным сальдо торгового баланса. Именно на ландшафте и на странной водной географии Америка сформировала свой общественный договор. В этом конкретном смысле образцовая республика Сунь Ятсена, в точности как Соединенные Штаты, была водным государством. Настоящим водным государством.

Через труды Платона и Аристотеля, Тита Ливия и Цицерона, Макиавелли и Монтескьё проходит непрерывная нить, определяющая сложную организационную архитектуру, главной целью которой является общественное благосостояние, res publica. Это сочетание институциональной власти и предоставления прав гражданам, прав личности и коллективной ответственности проверяется в той сложной передаче возможности действовать от отдельных людей к государству, которая требуется при современном управлении водными ресурсами. Современная республика вступила в сделку: обеспечить исчезновение климатической системы в обмен на право осуществлять абсолютный суверенитет над ландшафтом и на финансовые ресурсы для поддержки развития инфраструктуры. Государство, основной инструмент политической организации общества, стало единственным действующим