Загадка угрюмой земли - Сергей Сальников

Глава 23

СССР, Москва, Кремль. 23 августа 1941 года

Последний лист из дела «Лапландия» и листы с шифровками от начальника Особого отдела Северного фронта Сталин прочел дважды. Отложив бумаги в сторону, он взял открытую коробку папирос «Герцеговина Флор» да так и сидел с нею в руке некоторое время.

Начальник Управления Особых отделов НКВД СССР Виктор Абакумов сидел за столом напротив вождя и терпеливо ждал. Вся работа по этому сложнейшему заданию, полученному им лично от Сталина, была вроде бы завершена. И теперь лишь осталось дождаться окончательного решения самого Иосифа Виссарионовича.

– Скажите, товарищ Абакумов, можно ли с уверенностью говорить, что вся деятельность немецкой разведывательно-диверсионной группы по делу «Лапландия» раскрыта и все ее участники изобличены и уничтожены?

– Да, товарищ Сталин! Обе группы немецкого абвера, заброшенные в тылы Красной армии на Кольском полуострове, выявлены в полном составе и уничтожены. Открытым можно лишь считать вопрос с единственным диверсантом, чье настоящее имя нами не установлено, он проходит в деле под условным именем «штурмбаннфюрер».

– Но ведь в деле имеется донесение об уничтожении подводной лодки, на которой он пытался уйти, или у вас есть основания ему не доверять?

– Так точно, донесение имеется, и у меня нет оснований ему не доверять.

– Что же вас смущает, товарищ Абакумов?

– Я поговорил с нашими подводниками и командирами тех кораблей, кто ведет борьбу с подлодками противника. И выяснил интересный факт – оказывается, на флоте среди подводников существует такой прием, как имитация гибели подводной лодки, когда через трубу торпедного аппарата выстреливается всякий хлам, а лодка ложится на дно и затихает, пока преследовавший ее корабль не покинет место боя, посчитав ее потопленной. Этим приемом не без успеха пользуются и наши подводники, и гитлеровцы. Так как на сторожевом корабле, который доложил о потоплении лодки, не было никакого гидролокационного оборудования, они не могли с уверенностью подтвердить факт гибели немецкой подлодки. Поэтому я считаю, что искомый нами «штурмбаннфюрер» мог, к сожалению, благополучно уйти. Не факт, что ушел. Но мог.

Сталин недовольно покачал головой и с иронией повторил слова Абакумова:

– «Не факт, что ушел. Но мог». – Сталин взял со стола коробку с папиросами и вновь открыл ее. – Мы, большевики, в критической оценке ситуации всегда исходим из принятия к сведению наиболее худшего варианта. Только при работе в такой системе координат есть возможность избегать больших и непоправимых ошибок. Имейте это в виду, товарищ Абакумов, это очень важно в вашей работе. – Аккуратно отламывая головки, Сталин набил трубку, прикурил и продолжил: – Все ли контрразведчики, принимавшие участие в этом деле, предупреждены о нежелательности разглашения деталей этого дела?

– Так точно! Список лиц к делу прилагается, со всеми проведена соответствующая беседа.

– Значит ли это, товарищ Абакумов, что мы можем считать дело закрытым?

– Да, это дело, без сомнения, закончено. Но я дал указание контролировать и ставить меня в известность о малейшем признаке интереса гитлеровцев к этому району.

– Хорошо, Виктор Семенович. – Сталин неспешно прошелся по дорожке к двери и обратно и лишь затем спросил: – Что вы можете сказать о капитане Архипове?

– Капитан Архипов выполнял в этом деле весь объем оперативно-разыскных мероприятий, лично возглавлял поиск и преследование диверсантов. Надо сказать, что Архипов проявил себя как умный и цепкий контрразведчик. Я отозвал его в Москву для подготовки к работе на несколько другом уровне.

– Я бы хотел побеседовать с товарищем Архиповым.

– Есть, товарищ Сталин!

Глава 24

Германия. 21 августа 1941 года. Далем, Пюклерштрассе, особняк «Аненербе»

Результаты розыска князя Благовещенского были малоутешительны. Штандартенфюрер Зиверс еще раз внимательнейшим образом прочитал доклад Панвица, присланный из Парижа. Сам князь в своем доме так и не объявился. По данным местного отделения гестапо, князь ушел в маки и стал активным членом французских бандитских групп, гордо именующих себя «Сопротивлением». Тамошние специалисты из ведомства Мюллера провели самый тщательный обыск, но вместо личного архива князя им удалось обнаружить лишь груду пепла в камине. Так бы они и ушли ни с чем, если бы не настойчивость гауптштурмфюрера Панвица. Ему и в этой груде посчастливилось отыскать золотое зернышко. Аккуратно, слой за слоем, извлекая из топки пепел, оставшийся от массы сожженных бумаг, в дальнем углу топки Панвиц наткнулся на обуглившийся брикет плотно увязанных фотографий и писем. Предавая огню свой архив, князь, видимо, очень спешил и, вороша угли кованой кочергой, задвинул один из пакетов в самый угол. Обугленный пакет рассыпался хрустким пеплом от малейшего прикосновения, и Панвиц предпринял максимум предосторожности, чтобы не лишиться вспыхнувшего лучика надежды узнать, что было сожжено. И как оказалось – не напрасно. С хирургической основательностью разбирая спекшиеся обгорелые листы, в самой сердцевине образовавшегося брикета Панвиц обнаружил эту хрупкую буро-желтую страничку с явно читаемым убористым почерком князя.

Уму непостижимо – как Панвицу удалось отслоить друг от друга и извлечь этот листочек, по сути дела, уже почти превратившегося в пепел?! Но Панвиц сделал это