Адмирал Колчак - Валерий Дмитриевич Поволяев

Взрывов больше не было. Хоть и оглушен был капитан второго ранга, хоть и похож был более на черта, чем на человека и еще меньше – на самого себя, а командовал он своими подопечными спокойно, умело, и Колчак, развернувшись, понесся на корму. По дороге ему попался лежащий на броне мертвый матрос с раскроенным черепом, как будто его саданули по голове топором. Розовый влажный мозг, вывалившийся на палубу, подрагивал, словно горка каши. Колчак с ходу перепрыгнул через матроса, ударил ногой по стойке леера, оттолкнулся от нее, пролетел над грудкой мозга и, громко стуча каблуками, помчался дальше.

На него налетел незнакомый старший лейтенант, едва не сбил с ног, поспешно отпрыгнул от адмирала к стене, вытянулся:

– Покорнейше про… про… – Лицо у офицера задергалось: старший лейтенант был контужен.

– Пустое! – прокричал ему Колчак. – Срочно собирайте людей! Надо немедленно затопить все погреба – все до единого! Иначе линкор взлетит на воздух!

Старший лейтенант понимающе вскинул руку к козырьку фуражки и исчез. Колчак помчался дальше. Ему казалось, что линкор уже весь, целиком, разогрелся, как кастрюля на огне, дышит жаром, к броне невозможно прикоснуться, лохмотья едкого желтого дыма, будто обрывки материи, плавают в воздухе, прилипают к одежде, к коже.

– Тьфу! – на бегу отплюнулся Колчак.

Под ногами у него что-то затрещало, показалось – горит раскаленный орудийный порох, рассыпанный по палубе, Колчак шарахнулся в сторону, прижался к боку ялика, подвешенного к блокам и закрепленного снизу двумя оттяжками, чтобы не дергался, не раскачивался в плавании, – глянул вниз.

Под плотной серой броней что-то ухнуло, палуба задрожала. Мимо Колчака с криком «Посторонись!» пробежало несколько матросов. За ними тянулась длинная ребристая кишка – пожарный шланг. Контуженный старший лейтенант оказался деловым человеком, команду выполнял неукоснительно – матросы бежали заливать водой пороховые погреба.

Проводив их глазами, Колчак снова ошалело глянул себе под ноги – ощущение, что там вот-вот что-то рванет, не проходило, под броней раздался скрежет, будто изнутри по изнанке палубы провели топором, следом за скрежетом последовал удар – что-то рвануло вновь. Колчак выдернул из кармана брюк платок – слишком запоздало вспомнил о нем, – вытер лоб.

Много он видел на белом свете, много служил и плавал, но чтобы корабль взрывался на собственном рейде… Такого у него не было. У других было, у него – нет.

Он снова вытер платком лицо, услышал задавленный внутренний взрыд. В чем дело? Он плачет? Нет, глаза Колчака были сухи. А лицо – мокрое.

Неподалеку заполошно запела боцманская дудка, хрипловатый голос ее после грозных ударов внизу, под броней, показался ангельски чистым, вселяющим надежду. Следом за пением дудки послышался резкий командный крик – похоже, это продолжал действовать контуженный старший лейтенант.

Через несколько мгновений вокруг Колчака уже суетились люди, много людей, никто не обращал внимания, что рядом находится адмирал, командующий флотом – перед бедой, как и перед смертью, все оказались одинаково равны. Какой-то усатый, с седой головой унтер, не оборачиваясь, попросил Колчака: «Друг, помоги подтянуть кишку. Застряла, гадина…» – и адмирал помог подтащить заупрямившийся пожарный шланг.

Корабль гудел от напора воды, от суеты, топота ног, таинственных ударов, продолжавших раздаваться в корпусе, глубоко внутри, – с этим еще предстояло разобраться, определить, что это за удары, от гулкого лязганья главной машины и заполошного стрекота помп. Главное было – залить погреба водой, погасить саму возможность взрыва, спасти корабль, а потом уж разбираться, что произошло. И кто виноват…

На флоте в России эти вопросы традиционные уже оскомину набили: что произошло и кто виноват?

Если не удастся залить погреба, то погибнет не только «Императрица Мария» – погибнет город, добрая половина Севастополя будет снесена чудовищной волной воздуха – тугой, поднимающей людей к облакам и на лету отрывающей у них ноги и сшибающей головы, будто гнилые кочаны. Вторая половина будет съедена пожаром – огонь не замедлит вцепиться в штабные постройки, в жилые дома и склады. Колчак на секунду представил себе, что могло произойти, и черными, грязными от копоти пальцами рванул на воротнике кителя крючки – ему сделалось душно, страшно, по спине, по хребту широкой струйкой пополз ледяной пот.

Фуражка-большемерка постоянно сползала ему на нос, околыш набух от пота, соль выедала глаза. Колчак работал вместе со всеми, забыв, что он адмирал, – и пожарные шланги подтягивал, и раскаленные чушки швырял в воду, и на носилки перебрасывал раненых к катеру – делал все, что считал нужным делать. И одновременно командовал главным – заливкой погребов со снарядами.

На линкоре прозвучало еще несколько загадочных взрывов – уже не в погребах, а в иных местах, где ни снарядов, ни патронов со взрывчаткой быть не могло, – каждый раз казалось, что внутри «Императрицы», в глубоком чреве лопается огромный шар. Тягучий внутренний звук этот вышибал перепонки, лупил снизу по ногам, срезая с обуви подметки и каблуки, лупил так сильно, что вообще сбивал людей с ног; Колчак сам как пушинка один раз отлетел к борту, ударился спиной в гибкий пружинистый леер и, отброшенный им, будто рогаткой, припечатался к стальному боку башни. Сплюнул под ноги кровь, выругался, как подвыпивший, разозлившийся на жизнь матрос.

На лихой полет адмирала никто не обратил внимания. На «Императрице Марии» продолжались работы по спасению, царила суета.

А под ногами, в глубине линкора продолжали лопаться чугунные шары, удары больно били в ноги, вызывали у адмирала тревожный вопрос: «Что это? Что взрывается?» Он потерял счет времени, охрип – вместо голоса из глотки вырывался странный птичий клекот, вместо слов – сиплый сор. Он перепачкался копотью, мазутом, маслом – всем сразу, из адмирала превратился в кочегара, сгорбился от усталости и выпрямился, стал походить на адмирала, лишь когда ему принесли обнадеживающую весть:

– Все три пороховых погреба залиты водой!

Колчак почувствовал, как напряжение, металлом скрутившее все его тело, ослабло, губы неожиданно задрожали, он приложил к ним руку, присел на железную тумбу, приваренную к палубе, стер рукою пот со лба. Платок он где-то потерял… Глянул на недалекий, в осенней поволоке берег, испятнанный желтым и красным крапом – хоть и стояла теплая погода, лето в Крыму в этом году вообще не кончалось, а все-таки осень подбирается, еще немного – и порыжеет вся земля.

Неподалеку от Колчака на палубу сели несколько изможденных, черных как негры матросов – только глаза да губы посверкивали, – двое из них даже сидеть не могли, повалились на горячий металл…

– Ничего, ребята, ничего… – пробормотал Колчак успокаивающе, увидев, что один из них пытается встать, придавил его ладонью – сиди, мол, не дергайся. – Всем, кто участвовал в тушении пожара, будет предоставлен двухнедельный отпуск – съездите домой, малость отдохнете. Наиболее отличившихся награжу