Дом Цепей - Стивен Эриксон

Иллюзии. Геборик Лёгкая Рука, бывший жрец Фэнера, больше не подвластен иллюзиям. Он давно удавил их, одну за другой, своими собственными руками. Его руки — его Призрачные Руки — оказались весьма подходящими для этой задачи. Шептуны незримых сил, направляемые таинственной, неумолимой волей. Он знал, что не способен управлять ими, и поэтому не питал никаких иллюзий. Да и как он мог бы их питать?

В долине позади него, где десятки тысяч воинов и их спутников стояли лагерем посреди городских руин, такое ясное понимание отсутствовало. Эти воины с крепкими руками сейчас отдыхали, но скоро они поднимут оружие, ведомые лишь непоколебимой волей, волей, потонувшей в иллюзиях. Геборик не просто отличался от всех тех, что остались внизу, — он был их полной противоположностью, неприглядным отражением в искривлённом зеркале.

Даром хен’бары был сон без сновидений. Милосердное забвение.

Тяжело дыша от напряжения, он добрался до гребня горы и на мгновение присел среди цветов, чтобы отдохнуть. Призрачные руки были ловки, словно настоящие, хотя он и не мог видеть ни их, ни даже слабого, рябящего свечения, которое замечали другие. Воистину, зрение подводило его во всём. Он полагал, что таково проклятие старости — видеть, как сужается со всех сторон горизонт. Тем не менее, хотя окружавший его жёлтый ковёр был не более чем пятном перед глазами, пряный аромат наполнял ноздри и оставлял ощутимый привкус на языке.

Жар пустынного солнца оглушал, подавлял. Он сам по себе был силой, превращающей Священную Пустыню в тюрьму, вездесущую и беспощадную. Геборик стал презирать этот жар, проклял Семь Городов, взрастил в себе неугасимую ненависть к их обитателям. И сейчас Геборик оказался в ловушке — вместе с ними. Стена Вихря была одинаково непроходима снаружи и изнутри — и открывалась лишь по воле Избранной.

Движение сбоку, очертания тонкой, темноволосой фигуры. Которая затем присела рядом с ним.

Геборик улыбнулся:

— Я думал, что одинок здесь.

— Мы оба одиноки, Призрачные Руки.

— Об этом, Фелисин, ни тебе, ни мне напоминать не нужно.

Фелисин Младшая. Но это имя я не могу произносить вслух. У матери, принявшей тебя, девочка, есть собственные тайны.

— Что это у тебя в руках?

— Свитки, — ответила девочка. — От матери. Она, кажется, вновь ощутила страсть к стихосложению.

— Я думал, это любовь, а не страсть, — хмыкнул татуированный бывший жрец.

— Ты не поэт, — сказала она. — В любом случае говорить прямо — это настоящий талант; а призвание поэта в наши дни — скрывать смысл за неясностью.

— Ты жестокий критик, девочка, — заметил Геборик.

— «Призыв к Тени» — такое название она выбрала. Точнее, она дописывает поэму, начатую её матерью.

— Ну, Тень — это мрачное царство. Ясно, что стиль она подбирала под стать теме или, может быть, под стать своей матери.

— Слишком простое объяснение, Призрачные Руки. Вот, например, нынешнее наименование армии Корболо Дома — «Живодёры». Вот это, старик, поэзия. Имя, преисполненное робости и неуверенности, скрытой за гордым бахвальством. Имя в самый раз для Корболо Дома, который аж раскорячился от страха.

Геборик протянул руку и сорвал первый цветок. Поднёс его на мгновение к носу, прежде чем бросить в кожаную сумку на поясе.

— «Раскорячился от страха». Захватывающий образ, девочка. Но я не вижу страха в напанце. Малазанская армия, согнанная в Арэн, — не что иное, как три жалких легиона новобранцев. Под командованием женщины, не имеющей никакого соответствующего опыта. У Корболо Дома нет причин для страха.

Смех юной девушки ледяной трелью прорезал воздух:

— Нет причин, Призрачные Руки? На самом деле их предостаточно. Мне перечислить? Леоман. Тоблакай. Бидитал. Л’орик. Маток. И одна из самых ужасных: Ша’ик. Моя мать. Этот лагерь — змеиное кубло раздоров. Ты пропустил последний выплеск истерии. Мать изгнала Маллика Рэла и Пуллика Алара. Вышвырнула их. Корболо Дом лишился ещё двух союзников в борьбе за власть…

— Это не из-за борьбы за власть, — проворчал Геборик, срывая пригоршню цветов. — Они — глупцы, верящие, что есть лишь одна возможность. Ша’ик выгнала эту парочку потому, что предательство течёт в их жилах. Ей всё равно, что чувствует по этому поводу Корболо Дом.

— Он считает иначе, и это убеждение важнее того, что может быть — а может и не быть правдой. И чем мать отвечает на такие последствия своих решений? — Фелисин хлестнула свитками по растениям перед ней. — Стихами.

— Дар знания, — пробормотал Геборик. — Богиня Вихрь шепчет в ухо Избранной. В Пути Тени есть тайны, тайны, в которых скрывается правда, имеющая отношение к самой Вихрь.

— Ты о чём это?

Геборик пожал плечами. Его сумка уже почти наполнилась.

— Увы, я владею лишь собственным провидческим знанием. — И это не приносит мне особого добра. — Разрушение древнего Пути разбросало обломки этого Пути по мирам. Богиня Вихрь обладает силой, но это не её собственная, не её изначальная сила. Просто ещё один фрагмент — заброшенный, потерянный, страдающий. Чем, интересно, была богиня, когда впервые наткнулась на Вихрь? Подозреваю, мелким божеством какого-то пустынного племени. Возможно, духом летнего ветра, защитницей какого-нибудь бурлящего родника. Несомненно, одной из многих. Конечно, когда она сделала этот осколок своим, ей не потребовалось много времени, чтобы уничтожить старых соперников и утвердить полное, безжалостное господство над Священной Пустыней.

— Занятная теория, Призрачные Руки, — протянула Фелисин. — Но в ней ничего не сказано о Семи Городах, Семи Священных Книгах, о пророчестве Апокалипсиса Дриджны…

Геборик фыркнул:

— Культы питаются друг другом, девочка. Целые мифы присваиваются, чтобы разжечь веру. Культуру Семи Городов породили кочевые племена, однако наследие их предшественников происходит из древней цивилизации, которая, в свою очередь, зыбко опиралась на фундамент ещё более старой цивилизации — Первой империи т’лан имассов. Что сохранится в памяти или поблекнет и исчезнет совсем — зависит лишь от случая и обстоятельств.

— Поэтов терзает голод, — сухо прокомментировала она, — но историки — пожирают. И тем — убивают язык, делая его мёртвым.

— В том вина не историков, девочка, но критиков.

— Зачем цепляться к словам? Скажем проще: учёных.

— Ты возмущена тем, что моё объяснение разрушает тайну пантеона? В мире есть и более удивительные вещи, Фелисин. Предоставь богов и богинь их собственной болезненной одержимости.

Смех Фелисн вновь прервал его речь:

— О, ты забавный собеседник, старик! Жрец, изгнанный своим же богом. Историк, закованный некогда в цепи за свои труды. Вор, которому нечего воровать. Я не из тех, кому нужно удивляться.

Геборик услышал, как она поднимается.