Не зови меня больше в Рим - Алисия Хименес Бартлетт

Сьерра заплакал и стал, сам того не замечая, с такой силой отрицательно мотать головой, что слезы, ручьем лившиеся из его глаз, полетели во все стороны.

– Никогда, никогда мы не позволили бы убить дона Адольфо! Это не каморра, не они! Это простое совпадение – дона Адольфо убил жалкий сутенер, убил самым абсурдным образом. Никто из нас не имел к убийству никакого отношения.

– И у вас хватает совести говорить это? Вы уже забыли, что “жалкого сутенера”, как вы выражаетесь, заменил в нужный момент и в нужное время некий итальянец?

– Мне ничего об этом не известно, поверьте, ничего. Узнав про итальянца, я вообще перестал что-то понимать…

– А вот ваша компаньонка, надо полагать, все поняла правильно.

Мои слова его возмутили, он смотрел на меня с ужасом.

– Как вы можете так говорить? Это ведь ее отец! И Нурия обожала его, обожала…

– Однако она, судя по всему, не слишком торопилась помочь нам прояснить эту историю.

– А что она могла сделать? Ее так же, как и меня, поражал каждый новый факт, добытый вами после возобновления расследования.

– Вы, по всей видимости, готовы до конца выгораживать дочь своего шефа? Но ведь тогда обвинение в убийстве падет на вас одного.

– Нурия ничего не знала, инспектор, клянусь честью.

Я встала и, не произнеся ни слова, вышла. Этот идиот так и не пожелал сказать ничего, что могло бы меня заинтересовать. Его признание в связях с каморрой сейчас уже мало что давало. Я спрашивала себя, почему он уперся, почему выгораживал Нурию, хотя такое поведение безусловно вредит ему самому. Интересно, они и вправду были любовниками или мне это только почудилось? У меня даже мелькнула мысль, что Сьерра, возможно, и не врет. А вдруг он и вправду не знал, что мафия решила ликвидировать его шефа? Но ведь трудно поверить в то, что он, как и Нурия, сразу же, без тени сомнения, принял первую же, и такую шаткую, версию убийства Сигуана.

Мне нужно было сохранять хладнокровие, но сейчас состояние мое оставляло желать лучшего, нервы совсем разгулялись, поэтому я решила перенести допрос Нурии Сигуан на следующий день. И ведь никто этого даже не заметит; на самом деле все настолько поглощены делом барселонской каморры, что я могла бы прямо сейчас спокойно отправиться домой. Я осмотрелась по сторонам, меня здесь вроде бы и не было. Потом потихоньку надела плащ и вышла на улицу.

Когда я переступила порог своего дома, Маркос еще не вернулся. Я чувствовала себя довольно усталой, но мне вдруг непонятно почему захотелось что-нибудь приготовить. Я заглянула в холодильник: лук-порей, помидоры, баклажаны, кукуруза… Не так уж и плохо, что-нибудь можно придумать… Я резала овощи, а заодно под самый корень отрезала и все мысли о работе. Я начала что-то напевать, и мне стало лучше. Когда все овощи оказались в кастрюле с кипящей водой, зазвонил телефон. Это был Уго, мой пасынок.

– Прости, что я тебя беспокою, Петра, но тут заварилась такая каша… Марина плачет. Может, ты сможешь ее успокоить.

– Какая именно каша – манная, рисовая?

– Петра, дело по-настоящему серьезное. Мать Марины нашла у них дома книжку, ну ту, про певицу, и просто взбесилась.

– Про танцовщицу.

– Что?

– Книга была про танцовщицу, а не про певицу.

– Да какая разница? Главное, что книжку она отобрала и еще как следует отругала Марину за то, что та читает такие вещи. Бедная Марина весь день провела с нами, только она все плачет и плачет. Может, ты ей что-нибудь такое скажешь, чтобы она успокоилась.

– Давай позови-ка ее.

Марина взяла трубку не сразу, и все это время я не переставала осыпать себя упреками: “Ну кто тебя просил лезть со своими книжками? Дура ты, Петра, самая настоящая дура”. Потом я услышала, как кто-то, взяв трубку, хлюпает носом.

– Марина, что случилось?

– Ничего.

– Ты чем-то расстроена?

– Моя мама – истеричка.

Я нажала у себя в голове кнопку осмотрительности, благоразумия и буржуазной добропорядочности – и в итоге изрекла следующее:

– Твоя мама права, а я, наверное, была не права, купив тебе эту биографию. Такое чтение не слишком годится для твоего возраста.

– Да я уже половину прочитала, и мне ужас как понравилось!

– Там рассказывается про жизнь очень несчастной женщины, которая много раз влюблялась, но всегда это кончалось плохо.

– А почему мама отняла у меня книгу? Мне ведь нет дела ни до каких там мальчишек!

– Верно, но злосчастные судьбы – не самая подходящая тема для твоего возраста.

– Но она была чудесной танцовщицей!

– Да, однако вела себя черт знает как, тут не поспоришь.

– А ты сама читала эту книгу?

– Да.

– Тогда хоть расскажи мне, чем там все кончается.

Я чуть поколебалась – следовало контролировать даже тон, которым я говорю. И наконец произнесла, взвешивая каждое слово:

– Она погибла – была задушена собственным шарфом, он намотался на колесо открытого автомобиля, в котором она ехала.

– Ого! – Это был единственный комментарий Марины.

– Сама видишь, какая нелепая смерть.

– Значит, самое интересное я не прочитаю! – воскликнула она с досадой.

Я решила и дальше держаться выбранной линии.

– Марина, тут ничего не поделаешь: твоя мама – это твоя мама. Чуть позже ты непременно дочитаешь эту книгу до конца. А теперь пообещай мне, что перестанешь реветь.

– Хорошо, – сказала она примирительно.

– На выходные увидимся.

Я кинулась на кухню, испугавшись, как бы кипящая вода из кастрюли не выплеснулась наружу, но ничего такого не случилось. Я приготовила-таки ужин, хотя веселое мое мурлыканье сменилось ворчанием – против детей, брака с разведенными отцами и современных танцев в целом.

В половине десятого Маркос появился на кухне, куда его привел запах, от которого он, кажется, просто обалдел.

– Не знаю уж, что за чудо здесь готовится, но я бегу накрывать на стол.

– Прежде чем мы сядем ужинать, я должна сообщить тебе, что говорила с Мариной и…

– Да знаю я, знаю, что ты сейчас сообщишь: Сильвия конфисковала книгу про Айседору Дункан и разыграла трагедию в трех актах. Так?

– Так, а откуда ты знаешь?

– Она сама мне звонила и во всех подробностях описала эту историю.

– И что ты ей сказал?

– Ничего особенного, но потом она совершила ошибку – спросила, как меня угораздило жениться на столь безответственной персоне. И тут я ей ответил, что, если бы мне нужна была персона ответственная и скучная, то я продолжал бы жить с ней.