Долгий путь домой - Луиз Пенни

– Но зачем ему туда ехать? Это ведь не на соседней улице, а на самом краю континента. Нужно быть в полном отчаянии, чтобы решиться на такое.

Да, подумал Гамаш. «Отчаяние» – точное слово. И он почувствовал отчаянное желание добраться туда как можно скорее.

– Я спросил пилота, может ли он доставить нас отсюда в Табакен, но он говорит, что небо из-за погодных условий закрыто для полетов. По всему побережью. Посадка и взлет запрещены.

– Значит, мы в любом случае не смогли бы сегодня добраться до Табакена?

– Видимо, да, – ответил Гамаш. – Красное небо утром.

Раздался гудок корабля, низкий, скорбный. Клара взглянула на часы:

– Он отчаливает.

Она быстро двинулась к пристани.

– Постойте, Клара. Есть еще один вопрос. О Шартране.

Клара остановилась. Повернулась.

– А что о Шартране?

Корабль издал еще один гудок.

– Как вы думаете, почему он поехал с нами?

Гамаш увидел Жана Ги, который махал им с пристани рядом с «Морским волком».

– Потому что ему нравится наше общество? – предположила Клара.

– Наше общество?

– Вы думаете, он поехал из-за меня?

– А вы что думаете?

Корабль издавал короткие настойчивые гудки.

– По-вашему, он только делает вид, будто я ему нравлюсь, как предлог, чтобы сблизиться с нами.

Гамаш ничего не ответил.

– Вы считаете, что мужчина не может из-за меня закрыть галерею и присоединиться к нам?

– Я видел, как он смотрит на вас, – сказал Гамаш. – Как его тянет к вам. А вас – к нему.

– Продолжайте.

– Я не думаю, что с его стороны это полное притворство.

– Значит, не полное. Как мило.

Но Гамаш, хотя и оставался в рамках вежливости, не поддался на наживку.

– Мы должны рассматривать все возможности.

– Например?

– Шартран знал Ноу Мана, – начал Гамаш. – Я не исключаю, что он состоял членом сообщества, или секты, или что там было. Я думаю, что именно Шартран рассказал Питеру о Табакене. И отправил его туда.

– Это не преступление, Арман. Вы придаете его поступкам какой-то зловещий смысл.

– Вы правы, – признал Гамаш. – Если Питер спросил о Ноу Мане, а Шартран рассказал ему, где найти старика, тут нет абсолютно ничего преступного. Напротив, он оказал Питеру услугу. Вот только…

– Что?

– Если Шартран сделал это, то почему не сказал нам?

Клара остановилась.

– Зачем хранить это в тайне, Клара? Что он пытается скрыть?

Клара помолчала секунду-другую. В наступившей тишине они слышали, как Жан Ги зовет их.

– Вы спросили, почему Марсель присоединился к нам, но вы не спросили, почему я согласилась.

– Я думал…

– Вы думали, что я растаяла? Одинокая женщина, беззащитная перед малейшим проявлением внимания? Вы и в самом деле так думаете?

– Ну, теперь уж я и не знаю, – ответил Гамаш, столь явно сконфуженный, что Клара улыбнулась.

Жан Ги яростно махал им с пристани, а Мирна стояла посреди трапа, не пропуская моряков.

– Если Марсель знал, куда отправился Питер, и не сообщил нам, значит он не хотел, чтобы мы попали в Табакен, – сказала Клара. – Может быть, он приглядывает за нами, но я тоже не спускаю с него глаз. Поэтому я и хотела, чтобы он поехал с нами.

Она повернулась и быстрым шагом пошла к пристани, но прежде повернулась и проговорила:

– И к тому же я – достаточное основание для того, чтобы мужчина забыл обо всем на свете, Арман.

– Хм, – произнес Гамаш.

Солнце садилось, и их путешествие пока проходило довольно гладко. Впереди ждал шторм, предсказанный пилотом.

Услышав голос Гамаша, Жан Ги перевел взгляд на шефа. Перед этим Бовуар смотрел на окно. Не в окно, а на окно. На собственное отражение в стекле.

– Что там? – спросил Бовуар.

Гамаш оторвался от телефона и взглянул на зятя. Зюйдвестка, доставшаяся тому в подарок, невольно привлекала внимание. Шляпа была надета набекрень, и руки постоянно тянулись к ней, меняли ее положение, угол наклона, перемещали, чтобы вид у нее был такой, будто Жан Ги сорвал ее с крючка и напялил себе на голову под крик шкипера: «Вон фонтан!»[97]

– Очень тебе идет, старина.

– «Ты когда-нибудь видел море, Билли?»[98] – насмешливо спросил Бовуар.

– Так что там у тебя было со старушкой? – поинтересовался Гамаш.

Бовуар снял шляпу и надел ее на колено.

– Я думаю, они чувствуют, что я не смотрю на них как на стариков. Просто как на людей.

И Гамаш знал, что это правда.

– И на Анни я никогда не буду смотреть как на старушку. Даже когда мы состаримся. Когда-нибудь.

И Гамаш надеялся, что это тоже правда. Он посмотрел на Бовуара и представил, каким тот станет в старости. Как будет сидеть с Анни на диване. В их доме, в их обиталище в Трех Соснах. Будут сидеть у камина и читать. Старые и седые. Анни и Жан Ги. И их дети. И внуки.

Дни их совместной жизни.

Прожитые так же, как прожили они с Рейн-Мари. До сего дня.

Бовуар показал на телефон в руке Гамаша:

– Так что там?

– Где?

– Вы, кажется, читали письмо? – спросил Бовуар.

– Ах да. Из полиции Бэ-Сен-Поля. Ищейки там нашли кое-что.

Бовуар переместился на жесткой скамейке так, чтобы смотреть в лицо шефу.

– Тело?

– Нет, тела пока нет. Металлическую коробку, а в ней картонные тубусы вроде того, в котором доставили полотна Питера. Они оказались пустыми. Если не считать какого-то порошка.

– Героин? Кокаин?

– Капитан Надó отправила порошок на анализ.

Гамаш посмотрел на окна, влажные от брызг. Уже опустилась темнота, и он теперь видел только освещенный нос «Морского волка».

– Может быть, колония на самом деле была лабораторией по производству наркотиков? А искусство – прикрытием шайки наркодилеров?