Физиогномика и выражение чувств - Паоло Мантегацца

Во всех областях чувства и мысли гораздо легче начертать идеал теоретически, чем провести его в жизнь и осуществить на практике. В этом мы легко убедимся, если сопоставим нравственный идеал любви с практикой морали здравой, но вместе с тем и возвышенной.

Идеал самой высокой совершенной любви, – любви, в высшей степени нравственной, – со стороны мужчины был бы следующий: всю жизнь любить одну только женщину и любить ее до самой ее смерти. Со стороны женщины высшим идеалом любви было бы: любить всю жизнь одного мужчину и любить его до самой его смерти.

Остается сделать лишь один шаг дальше, поднять этот высокий идеал любви еще несколько выше, т. е. любить любимую женщину даже после смерти и любить лишь ее одну; любить любимого мужчину даже после смерти и любить одного его.

Впрочем, я должен признать, что при такой постановке вопроса область простого идеала переходит уже в область сверхидеального. Таким идеалом можно было бы, конечно, восхищаться, но он собственно недоступен человеческой природе. Лучше всего удовлетвориться первым, указанным нами, идеалом, и, пожалуй, даже еще несколько менее высоким. В таком случае оказалось бы большее число избранных, и если бы даже эти избранные не стояли на столь недостижимой высоте, зато человечество и счастье его только выиграли бы от этого. Мы всегда готовы предпочесть мораль более снисходительную, более доступную – слишком уж строгой, возвышенной, применять которую в состоянии лишь очень ограниченное число людей. Пусть будет у нас больше джентльменов и лишь незначительное число героев. Это куда лучше, чем несколько более значительное число героев, все же остальные – только ничтожные и вульгарные люди.

Если бы нужно было свести все добродетели нравственной любви к одной, самой существенной из них, как бы к источнику всех остальных, я бы выбрал искренность, которая является одновременно и синонимом верности. Кто искренен – тот и верен; кто верен – тот и искренен.

Первая, хотя бы и самая невинная ложь, сказанная любящим человеком своему спутнику жизни, являет собою уже первое нарушение клятвенного их договора, представляется первым облаком на голубом небе, предвещающим бурю.

Все всегда повторяли и повторяют известную фразу, что первая любовь – единственная, настоящая любовь; и обыкновенно добавляют к этому, будто бы истинно любить можно только раз в жизни. Владея достаточным запасом красноречия и прибегнув к некоторым софизмам, не трудно поддержать и защитить указанное изречение. Однако жизненная практика слишком часто противоречит такому положению.

Одна известная писательница утверждала, напротив, будто последняя любовь – единственная истинная любовь. Она утверждала это искренно, вовсе не замечая, что своим заявлением дает пищу насмешкам и иронии для коварных и злых людей. И действительно, можно спросить, какую же любовь считать последней? А вдруг та, на которую смотрели, как на последнюю, окажется предпоследней или третьей с конца и т. д.?

Обыкновенно, мы именно в первую любовь вкладываем всю непреодолимую силу девственной страсти и если вообще изображают любовь слепою, то первая любовь вдвойне слепа. Вот причина, почему первая любовь влечет за собою столько разочарований; вот почему столько браков, явившихся плодом такой любви, оказываются несчастными. Ведь нет такого юноши, который в 20 лет мог бы сказать себе, что хорошо знает и понимает это хамелеонообразное создание, этого ангела-демона, имя которому женщина! И какая же девушка в 15 лет может сознаться, что хорошо знает и понимает это животноподобное существо, имя которому – мужчина?

Вот почему, если бы можно было дать точную статистику кратковременной, закончившейся изменой любви и статистику любви долговечной, ясной и верной, то главное место в первой статистике заняла бы любовь среди молодых людей, а во второй – любовь людей уже в более зрелом возрасте.

Необходимо внести хотя бы немного света во тьму неведения, которой окутано все, касающееся любви. Надо дать молодежи факел в руки, чтобы пламя его освещало ей путь в темном лабиринте любви, в который она устремляется с такой отвагой и таким доверием!

Древние латинские предки наши ставили над входом в свои жилища поэтическую надпись: «Cave canem». Мне бы хотелось, чтобы и неопытные юноши над входом в приюты их любви читали начертанную пламенными буквами надпись: «Cave amorem».

Если ваши руки встретились в нежном пожатии, и губы слились в поцелуй – прежде всего и непременно будьте искренни друг с другом. Чувствуя, что вы из тропических стран мало-помалу спускаетесь в более умеренную область, скажите же сейчас об этом вашей подруге или вашему товарищу по любви.

И если бы вы когда-нибудь заметили, что пламя в вашей груди начинает уступать место холоду, или же что из сфер солнечных сияний и райского блеска вы очутились вдруг в равнине, идете ли вы по самой обычной проезжей дороге или где-нибудь в прохладной тени – тотчас же спешите сообщить все это своему спутнику или спутнице в любви.

Не пытайтесь, побуждаемые чувством жалости, зажигать бенгальские огни, которыми вы стараетесь заменить прежнее солнечное сияние, прежний солнечный блеск. Не начинайте растапливать печь там, где прежде горел вулкан. Не всегда оказывается виноватым в нашем охлаждении наш товарищ по любви: вернее всего, что сама наша любовь была и невелика, и недостаточно одарена долговечностью и именно поэтому погасла через несколько дней или несколько месяцев.

В таких случаях остается одно: расстаться искренно и просто, как приличествует джентльменам. К счастью, чаще всего случается, что пламя любви угасает в обоих сердцах почти одновременно.

Искренность ваша вызовет искренность и вашего товарища по любви, и вы разойдетесь мирно, без слез, без всякого кровопролития.

Не трудно разомкнуть то, что уже не может дольше оставаться сомкнутым.

Если же случилось бы, что вы одни спустились со жгучих высот любви в прохладную долину, а товарищ ваш продолжал жить на этих высотах, тогда, конечно, ему предстояло бы пролить не мало горьких слез, и разлука должна бы выйти очень тяжелой.

А все же и это горе лучше лицемерия – лицемерия ежедневного и ежечасного.

Если любовь ваша была свободна, и ее не смыкали цепи клятвенного договора – в вашей жизни будет перелом, вам не легко будет перенести тяжелую бурю; тем не менее, вы честно и с чистой совестью расстанетесь друг с другом.

Если же, наоборот, клятвенный договор перед Богом и людьми сковал цепь, которая из гирлянды роз превратилась потом в железные кандалы, вы все-таки можете тогда сохранить на всю жизнь друг к другу искреннюю и честную дружбу, можете сохранить обоюдное уважение и будете в состоянии мирно и ясно провести вместе остаток вашей жизни.

Самый грубый и возмутительный из всех грехов любви – как перед религией и законом, так и перед нравственностью– преднамеренное обольщение девушки с намерением тотчас же бросить ее. Этот грубый и недостойный грех заслуживает собственно иного имени – имени «преступления». Это настоящее преступление как перед людьми, так и перед Богом. Оно наказывается религией – осуждением на геенну огненную, а закон применяет к нему, смотря по обстоятельствам, известное число лет тюремного заключения. Но грозные муки ада так еще далеки, а суд очень редко и вовсе уж не так строго наказывает за это грубое преступление! Обман и ложные клятвы виновного и ловкость его адвокатов сумеют открыть не одну лазейку для устранения какого бы то ни было наказания. Что же касается общественного мнения, которое должно было бы в этих случаях являть собою высшую судебную инстанцию, то оно слишком часто относится очень снисходительно к виновному.