Как творить историю - Стивен Фрай

– Конечно, уверен! Сколько раз должен я повторять это?

– Несмотря на его выговор?

– Не будьте смешным. Мы же вам сказали. Да я узнал бы Майкла, даже если бы он обрился наголо, отрастил бороду и говорил лишь на суахили.

Хаббард поднял перед собой ладони.

– Да, но вы же понимаете, как раз поэтому все дело и представляется нам столь любопытным.

– Дело? Дело? У нас что, Лиссабонский инцидент? Мальчик ударился головой, лишился памяти и заговорил с чужим акцентом. Это повод для медицинского обследования, а не для параноидальных ночных допросов. Ладно, – отец начал подниматься, – если вам больше нечего сказать, мы хотели бы забрать Майкла домой.

Браун, прохаживавшийся за спиной Хаббарда взад-вперед, наклонился и прошептал тому на ухо несколько слов. Хаббард выслушал, прошептал в ответ короткий вопрос и кивнул. Что-то в этой мимической сцене уведомило меня, к некоторому моему удивлению, что главный-то у них, оказывается, Браун.

– Полковник Янг. Сэр, – сказал Хаббард. – Боюсь, это пока невозможно. Мне нужно, чтобы вы задержались еще и выслушали меня.

– Я считаю, что услышал вполне достаточно…

– Это не займет много времени, сэр. Быть может, миссис Янг согласится подождать немного в соседней комнате?

– Я останусь здесь! – порозовев от гнева, заявила мама.

– То, что я собираюсь сообщить, секретно, мэм. Боюсь, я не вправе позволить вам остаться.

– Хорошо, а как же Майкл?

– У нас есть основания считать, что ваш сын этой информацией уже располагает. Потому-то мы и собрались здесь сегодня вечером.

– Вы хотите сказать – сегодня утром! – ядовито откликнулась мама, после чего неохотно встала и направилась к двери.

На пороге она оглянулась. Отец успокаивающе кивнул ей, и мама, расправив плечи, покинула комнату. Когда за ней закрылась дверь, я услышал женский голос, учтиво интересующийся, не голодна ли она.

– Прошу нас простить, полковник Янг, сэр. Когда вы услышите то, что мы собираемся вам рассказать, я уверен, вы поймете необходимость подобной предосторожности.

– Да, да, – покивал отец.

– Хоть вы и оставили ваш прежний пост, сэр, вы, конечно, поймете меня, если я скажу «секретность первой степени». Вам эти слова знакомы?

– Сынок, вот здесь, – отец выпятил грудь и похлопал по ней, – скрыты такие секреты, от которых у вас, ребята, кишки бы горлом пошли.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, сэр. – Хаббард повернулся ко мне, взгляд его был теперь отсутствующим, а сам он словно произносил заученное заклинание. – А вы, Майкл? Вы понимаете, что ничто из сказанного мной в этой комнате никогда не должно быть повторено за ее пределами?

Я кивнул и нервно вытер ладони о шорты.

– И готовы принести соответствующую клятву?

– Конечно.

Хаббард нагнулся, словно подбирая упавшую салфетку, впрочем, когда он выпрямился, в руках его оказалась маленькая черная Библия. Он мягко вручил ее мне.

Я взглянул на отца, мне нужен был кто-то, с кем можно было разделить комическую нелепость происходящего, однако вид у отца был до чрезвычайности серьезный.

– Пожалуйста, Майкл, возьмите книгу в правую руку.

Я взял. На обложке из черной пупырчатой кожи красовалась оттисненная золотом Печать президента Соединенных Штатов. Приподняв на полдюйма обложку, я увидел, что никакая это не Библия.

– Повторяйте за мной. Я, Майкл Янг…

– Я, Майкл Янг…

– Торжественно клянусь…

– Торжественно клянусь…

– На Конституции Соединенных Штатов Америки…

– На Конституции Соединенных Штатов Америки…

– Что буду крепко хранить в себе…

– Что буду крепко хранить в себе…

– Все доверенные мне сведения…

– Все доверенные мне сведения…

– Касающиеся безопасности моей страны…

– Касающиеся безопасности моей страны…

– И никогда, ни словом, ни делом и никакими иными способами не выдам…

– И никогда, ни словом, ни делом и никакими иными способами не выдам…

– Того, что откроют мне…

– Того, что откроют мне…

– Должностные лица правительства Соединенных Штатов…

– Должностные лица правительства Соединенных Штатов…

– И да поможет мне Бог.

– И да поможет мне Бог.

– Ладно. – Хаббард забрал у меня книгу. – Вы хорошо понимаете суть принесенной вами клятвы?

– Думаю, да.

– Если у нас появится повод считать, что вы пересказали кому бы то ни было из находящихся сейчас за пределами этой комнаты то, что вам предстоит услышать, вам могут предъявить обвинение в тяжком преступлении. Преступление это именуется государственной изменой, а максимальная кара за него – смерть.

– Да, я все хорошо понял, – сказал я.

– Что же, прекрасно. – Хаббард взглянул на Брауна: – Дон, наверное, дальше лучше говорить вам?

Браун, так ни разу и не присевший, кивнул и принялся разливать кофе, на блюдце каждой чашки он пристроил по печеньицу – большие кругляшки, покрытые шоколадной стружкой, вроде тех, какими заедали свое молоко веснушчатые, стриженные «ежиком» американские дети из фильмов пятидесятых годов.

– История, которую я собираюсь вам рассказать, – заговорил, обнося нас чашками, Браун, – началась давным-давно, в 1889-м, в австрийском городке Браунауна-Инне. Сейчас Браунау – скучный провинциальный городишко, скучным и провинциальным он был и в то время. В нем никогда и ничего не происходило. Жизнь тянулась себе и тянулась – рождения, браки, смерти, рождения, браки, смерти. Местные жители ходили по кругу – рынок, трактир, церковь, – ну и разумеется, судачили друг о друге.

– Пересуды, – объявил Уиншип, пристукнув кофейной чашкой по столику, – вот и все, из чего состоит этот город. Огромный гипермарт слухов.

– Ну а ты чего ждал? – спросил Аксель, стирая салфеткой колледжа шоколадную пену с усов.

– Да ничего, и все же слухи слухам рознь. Я, разговаривая со студентом, мимоходом роняю слово и не успеваю опомниться, как декан факультета уже мечет громы и молнии, предрекая нам всем бюджетную погибель. Я вовсе не говорил, что Сорбонна нас обойдет. Я просто сказал, что Патрик Дюрок, скорее всего, будет первым.

– Ты и вправду так думаешь?

– Вообще говоря, это возможно, – ответил Уиншип. – А если честно, какая разница? Существует, знаешь ли, такая штука, как широкое научное сообщество.

Аксель негромко фыркнул: