Короли абордажа - Владимир Шигин

Можно представить себе разочарование Дон Жуана, когда вместо тунисского королевства ему вручили миланское генерал-губернаторство. Для принца королевской крови это было оскорблением!

К этому времени война с турками была уже завершена, причем, несмотря на блестящую победу при Лепанто, она была начисто проиграна союзниками, которых погубили не поражения, а разногласия. Образ действий Испании побудил недоверие и недовольство Венеции. Турки восстановили флот и стали вновь сильны, как и до Лепанто, Кипр был потерян безвозвратно, а на дальнейшее ведение войны просто не было денег. К тому же скоропостижно скончался вдохновитель морского крестового похода Пий V, а вместе с ним приказала долго жить и вся им созданная «Священная лига». Взвесив все за и против и плюнув на все договоренности, Венеция вступила с турками в переговоры, признала потерю Кипра, выплатила Селиму 300 тысяч дукатов и вновь принялась торговать с Востоком.

Дон Жуан, узнав о своем назначении в Милан, которое уж никак нельзя было назвать почетным, не унывал. По крайней мере, вида не показывал.

— Настоящий рыцарь не ищет наград, а ищет службы своему сюзерену! — сказал он и отправился на север Италии. Но и там Дон Жуан пробыл совсем недолго. Российский дореволюционный биограф Дон Жуана А. Трачевский так пишет об очередном повороте судьбы нашего героя: «Филиппа снедали страх и подозрительность: он не знал, как разделаться с могучим соперником, которого опасно было тронуть прямо, бесцеремонно. Наконец, он нашел средство подорвать всю славу брата, да так, что подлинные могли еще одобрить его план. Он решил послать его в самое пекло — в Нидерланды, чтобы защищать проигранное дело, да еще покинуть несчастного там без помощи, его же обвиняя в неудачах. Филипп не позволил брату даже видеться с собой, как тот ни добивался этого, чтобы лично условиться насчет столь трудного дела Дон Жуана только утешала мысль, что из Брюсселя легче добраться до Англии и до Марии Стюарт».

В Италии Дон Жуан откровенно скучал. Вынужденное безделье принц скрашивал любовными приключениями. Он покорял сердца самых первых красавиц и с какой-то ожесточенной решимостью дрался на дуэлях. Современники утверждают, что в Италии жертвами победителя при Лепанто стали десятки ревнивых мужей. Впрочем, скорее всего, рассказы о любовных и дуэльных приключениях и кровавых разборках нашего героя сильно преувеличены. Дело в том, что Дон Жуан все еще оставался самым завидным женихом Европы, а потому сплетни о нем рождались и распространялись с неимоверной быстротой. Впрочем, дыма без огня, как говорится, не бывает. А потому, судя по всему, именно «итальянский период», на редкость богатый любовными приключениями и азартными дуэлями, а потому и сплетнями, переросшими со временем в легенды, принес Дон Жуану посмертную славу, гораздо большую, чем Лепанто и Тунис. Увы, в истории бывает и так!

Разумеется, что после итальянской скуки своему новому назначению королевским наместником в нидерландские провинции — жемчужины испанских Габсбургов (современные Голландия и Бельгия) — Дон Жуан был рад. Его деятельная натура требовала выхода, она жаждала новых подвигов. Однако наш герой, по-видимому, поначалу так до конца и не понял, в какую ловушку он попал.

Известный историк Генри Кеймен пишет: «Помимо продолжавшихся действий в Средиземноморье, в 1570-е Испания была вовлечена в водоворот событий в Нидерландах. Дон Хуан намеревался неуклонно поддерживать испанское присутствие во внутреннем море, но Филипп II рассудил иначе. Король все еще был не в состоянии лично поехать в Брюссель. „Ничего на свете я так не желал бы, — замечает он, — как увидеться с моими подданными, но сейчас не могу уехать из-за войны с турками“. Альба по-прежнему пользовался полной свободой действий. Его предложение ввести новый налог, так называемый „десятый пенни“, или алькабалу, вызвало всеобщий протест и укрепило оппозицию, состоявшую как из католиков, так и из протестантов, которые мечтали освободить страну от иностранной оккупации. В апреле 1572 года фламандские флибустьеры, известные как гезы — „морские нищие“, вернулись из Англии, где скрывались от Альбы, и снова захватили порт Брил, отныне ставший базой национального движения сопротивления испанским властям. Быстрый успех гезов, в основном кальвинистов, в завоевании северных провинций и избрание Вильгельма Оранского их лидером открыли вторую и решающую фазу событий в Нидерландах. Во Франции влиятельный адмирал Колиньи, вождь гугенотов, который имел вес в Королевском совете, призывал к французской интервенции в Нидерланды для поддержания восставших. Резня в августе, накануне дня св. Варфоломея, устроенная королевой-матерью Екатериной Медичи по внутрисемейным причинам, убрала с дороги Колиньи, а с ним и угрозу со стороны французских протестантов, тысячи из которых были убиты в ту ночь.

Кроме террора, проводимого Кровавым советом, нидерландцам из времен борьбы с Испанским владычеством запомнилось засилье испанских солдат в стране и казни патриотов. В октябре 1572 года Альба отдал на поругание своим войскам город Мелен, который поддерживал Вильгельма Оранского. В следующие несколько недель пришел черед Зугфена и Нардена. В Харлеме испанцы методично и хладнокровно истребили целый гарнизон — более тысячи человек. Раздавались протесты со стороны некоторых испанских чиновников, которые чувствовали, что политика репрессий ни к чему не приведет. Один из старших офицеров докладывал королевскому секретарю, что даже „имя Альбы произносят с отвращением“. Другой испанец убеждал Филиппа, что репрессии не привели ни к чему, кроме „истребления более трех тысяч человек за пять лет“. Провал жесткой политики Альбы в Нидерландах был некоторое время очевиден для Филиппа II, который тем не менее не видел никакой альтернативы. Как ни странно, кошмар Варфоломеевской ночи послужил тем самым светом в конце тоннеля. Устранение угрозы вторжения гугенотов, всегда бывших самыми верными союзниками Вильгельма Оранского, позволило Испании вести себя в Нидерландах не столь непримиримо.

В результате 1573 год стал годом коренной перемены курса королевской политики не только в отношении Европы, но и во всей империи. Декрет об Открытиях 1573 года наметил линию, которой надлежало следовать впредь в Новом Свете: завоевание больше не являлось основной целью. В Нидерландах, как следует из инструкций, данных новому губернатору Рекесенсу, Филипп старался проводить политику постепенных уступок. Большинство советников — как сторонников жестких мер, так и наоборот, — поддержало его. Посол во Франции Франсес де Алава советовал впредь воздержаться от применения силы. „По моему скромному суждению, — писал он королю, — надо найти другой способ“. Вице-король Неаполя кардинал Гранвилль также настоятельно советовал королю проводить более гибкую политику. В июле 1574 года он высказал предположение, что королевские советники не имеют ни малейшего представления о положении дел в Нидерландах: „Они ничего не понимают и еще много лет не поймут“.

Все это стоило империи столько людей и денег, что расходы стали непосильными. Бешено растущие цены приводили в отчаяние советников Филиппа по финансовым вопросам. Хуан де Овандо, председатель Совета по финансам, провел в августе 1574 года оценку, которая показала, что годовой доход кастильской казны составляет шесть миллионов дукатов, в то время как долги достигают восьмидесяти миллионов. Долг во Фландрии равнялся приблизительно четырем миллионам, или двум третям всего дохода правительства Испании. К этому надо было добавить текущие расходы — более 600 000 дукатов в месяц — тяжелейшая нагрузка на казну. Ежемесячные затраты на Фландрию в десять раз превышали стоимость обороны самого полуострова и в двадцать раз — расходы на содержание королевской семьи и правительства.