Игра без правил - Василий Веденеев

— Что вы, гражданин начальник, — Манаков прижал руки к груди и привстал с табурета, — я никогда режим не нарушаю. Можете проверить, администрация подтвердит.

— В чем другом, может, и не нарушаешь, — прищурился Саша, — а в этом нарушил! Жалко себя стало, да? Не помог зять, хоть и обещал, а напомнить ему о себе хотелось, так?

Он шел практически по лезвию бритвы, вслух высказывая родившиеся у него мысли. Сейчас либо Манаков поймет, что приезжему известно много больше, чем он говорит, и будет вынужден пойти на определенные уступки, стараясь уточнить, с какой стороны может грозить опасность, либо замкнется, если Бондарев промахнулся и не попал в точку.

Но ведь знал Ворона о Котеневе, знал! Откуда? Только от заключенного Манакова, с которым отбывал наказание не только в одной колонии, но и в одном отряде и даже работал в одной бригаде. Раньше их жизненные пути нигде никогда не пересекались — это установлено абсолютно точно. Не бывает совпадений такого рода, чтобы один, выйдя из заключения, вместе с бандой пришел на квартиру близкого родственника другого заключенного. Слишком было бы! Может быть, здесь, в зоне, начинаются ниточки и к другим драконам?

— Да-да, — продолжил Саша, цепко глядя собеседнику в глаза, словно пытаясь не дать тому отвести в сторону взгляд, — нарушил! Не отрекайся, дорогой, не надо брать на совесть лишнего. Крупно ты этим себя подвел. Давай лучше начистоту.

— Не пойман — не вор, — скривил губы Виталий. — Даже если бы я и писал на волю, чего, впрочем, не было, то доказательств у вас нет. А слова… Они и есть слова!

— Вот ты и шепнул несколько слов уходящему за ворота, — улыбнулся Бондарев. — Так?

— Нет. — Манаков опять опустил голову и уставился в пол.

— Котенев от Лиды ушел, — выдержав паузу, негромко сообщил Саша. — Она тебе, наверное, не писала, не хотела расстраивать?

— Когда ушел? — поднял Виталий побледневшее лицо.

— Недавно.

У Манакова снова нехорошо сжалось сердце — как же там теперь Лида? Одна, посвятившая всю жизнь этому сытому, высокомерному мужику, а тот взял и… Но почему? Неужели именно Ворона послужил причиной столь серьезного шага со стороны Котенева? Господи, да как он, собственно, мог послужить, при чем тут Лида?

— Почему ушел? — кривясь от сжимавшей его внутри боли, почти прошептал Виталий. — Почему?

— Я не должен говорить, но скажу. — Бондарев достал новую папиросу из пачки, не спеша прикурил. — Посылали вы весточку о себе с Анашкиным. Так? Пока не знаю точно, что и как получилось там у него с Котеневым, но спустя некоторое время после освобождения и прибытия Анашкина в Москву на квартире вашей сестры произведен самочинный обыск, короче — разгон. Знаете, наверное, такое жаргонное словечко? А потом преступники пришли на квартиру Лушиных. Тоже, должно быть, известные вам люди. Там получилось еще хуже…

— Погодите, погодите, — Манаков закрыл лицо руками, — этого не может быть!

— Зачем бы мне тогда сюда приезжать из столицы? Кстати, Анашкин объявлен в розыск.

— Боже! — простонал Виталий. — Бедная Лида! Вы правду говорите?

— Правду, — вздохнул Бондарев, — и хочу того же от вас.

— Лида жива и здорова? — впился в него глазами заключенный.

— Да.

— Слава богу, — выдохнул Виталий. — Скорее бы мне выйти отсюда, только бы выйти…

— Говорили перед освобождением с Анашкиным?

— Говорил, — глухо ответил Манаков. — Ничего ему не рассказывал, не объяснял, только просил позвонить Михаилу Котеневу и напомнить обо мне.

— Котенев обещал вам помочь? — уточнил Бондарев.

— Обещал, не обещал… Он мог помочь! Но ничего не сделал.

— И вы решили напомнить о себе через Григория Анашкина?

— Я полагал, что у Михаила есть хоть какие-то родственные чувства, что хотя бы ради Лиды он постарается мне помочь.

— Что он за человек? — предлагая Манакову папиросу, спросил Саша.

— В двух словах не объяснить, — криво усмехнулся заключенный. — Как рассказать о том, кого вы совершенно не знаете?

— Немного знаю.

— Вот именно, немного. А я знал его гораздо дольше и, как выяснилось, совершенно не знал. Понимаете?

— Понимаю. Но что в нем главное, на ваш взгляд?

— Главное? — Виталий ненадолго задумался, жадно затягиваясь папиросой. — Деньги!

— Он их так любит?

— Он их имеет, — горько улыбнулся Манаков. — Не спрашивайте, почему я это знаю, не спрашивайте, откуда у него деньги, но он их имеет. Много денег и хорошие связи. Это все, что я могу о нем сказать. И пожалуй, добавлю, что он способен на любую подлость.

— Ну, это, положим, в вас обида говорит, — остановил его Бондарев.

— Обида? — вскинул подбородок Виталий. — Нет, — он покрутил головой и зло рассмеялся, — это не обида, это прозрение! И я был бы рад увидеть его здесь, в зоне, рядом с собой, на нарах! Ему здесь самое место. Ищите, гражданин начальник, вам карты в руки. Как я понял, там, в Москве, дела завернулись круто, так, что без вашего уважаемого ведомства теперь и не раскрутить? Ищите, но и про моего бывшего родственничка не забудьте…

Стоя у окна, Бондарев проводил взглядом уходившего под конвоем Манакова — привычно заложив руки за спину, он, опустив стриженную под ноль голову, тяжело переставлял по асфальту двора обутые в бутсы ноги.

На карниз окна сел невесть как залетевший в царство колючей проволоки, асфальта, решеток и бараков сизый голубь с красными лапками. Царапая коготками по жести карниза, он хитро покосил темной бусинкой глаза на стоявшего в задумчивости Бондарева и, испуганный чем-то, шумно взлетел, заставив Сашу вернуться к делам.

Собирая разложенные на столе бумаги, он хмурился, вспоминая разговор с Манаковым — как тот ни вертится, но видно, что он ненавидит зятя. Да, ненавидит, а молчит, не рассказывает о его темных делах, ограничиваясь туманными намеками и пожеланиями в адрес заинтересованных лиц разобраться во всем самим, без его участия. Что же, разберемся.

Когда Иван вошел в кабинет начальника отдела, Рогачев говорил по телефону. Поглядев поверх очков на Купцова, он знаком предложил ему присесть и сердито бросил в трубку, прижатую к уху плечом:

— Это я сам знаю, не вчера, слава богу, родился. Видел кое-что на своем веку… Хорошо, вот так будет лучше.

Положив трубку, он внимательно поглядел на Ивана:

— Простился? Молодец. На то мы и люди… Как там у Бондарева дела? Вернулся? Почему не заходит? Особого приглашения ждет?

Алексей Семенович был явно чем-то раздражен, но чем, Иван понять не мог. Вроде бы все как обычно — текучка, хлопоты, ребятишки работают в городе, поступает множество имеющих входящие и исходящие номера бумаг, уснащенных «горчичниками» — так называли на местном жаргоне листочки, приколотые скрепками к бумагам. На «горчичниках», украшенных поверху типографски выполненными титулами, руководители различных рангов писали исполнителям резолюции и ценные указания. И сводки за последние сутки относительно спокойные, но Рогачев явно не в себе.