Красавица и чудовище - Татьяна Тарасова

А у меня дома он познакомился с дочкой моей подруги Иры Люляковой — Машей Аникановой, девочкой, которая выросла, можно сказать, у меня на руках, которая у меня каталась, а потом выучилась на актрису, поступила в театр «Современник», снималась в кино и недолго была женой Жени Платова. Все оказались в одной компании. С одной стороны, рядом с ним его счастье, с другой — узел, который нелегко разрубился, хотя Женя и Маша уже несколько лет находились в разводе, но не так там было все легко и просто. И я, и Женя постарались не «раскачивать лодку», сохраняли спокойствие. Женя с Машей держались как настоящие товарищи, его не мучили никакие страсти и не очень раздражало происходящее. Ситуация больше нервировала Илюшиных родителей, Маша старше, чем Илья, может быть, родителей это волновало? Когда их роман перестал держаться в секрете, мудрая Марина Неелова мне сказала: «Разведут они тебя, Таня, с ним, разведут». Я спрашиваю: «Муся, кто, когда?» — «Никто, так, жизнь»…

Она так и не сказала, кто конкретно, просто «они». Они — значит все вместе, а жизнь действительно получилась непростой. Летом Маша прилетала несколько раз к нам под Бостон. Потом «Современник» приехал на гастроли в Америку, они вновь встретились. Она была с нами и перед Олимпийскими играми, я не считала это большим криминалом, тем более он так хотел. Нельзя же заставить мужчину не принимать свою любовь. Мне, во всяком случае, было не под силу пресечь их встречи.

В один из дней я велела Илюше не пропускать тренировку, а сама уехала в поисках музыки для танцоров. К тому же я знала, что к нам приезжает на следующий день Саша Лакерник, надо было встретить в Нью-Йорке рейс из Москвы. Саша — судья ИСУ по одиночному катанию, его послал к нам Писеев посмотреть, нет ли нарушений правил в программе (за что, кстати, я Валентину Николаевичу благодарна). Что в ней нужно улучшить, что нужно усилить? Переночевала у друзей, днем поехала встречать Сашу. Поздно вечером добираемся до Мальборо, машина Илюшина стоит, а его самого нет. Тут же ко мне вваливается делегация: Оксана Грищук, Райцин. Я сразу: «Что случилось?», они мне: «Сядьте, Татьяна Анатольевна, Илюша на тренировке пробил ногу».

Он никогда бы не получил травму, если б я была рядом и внимательно за ним смотрела. Он въехал в чужой след, пятка попала в трещину и от резкой остановки Илья пробил себе левым коньком правую ногу. Сразу — в больницу. Зашивать. Пятнадцать минут, двадцать минут, тридцать минут, через час вывезли его, абсолютно белого. Я помчалась в больницу, смотрю, у него из ноги торчит огромный металлический штифт-спица, прямо из большого пальца. Врачи выходят, дай бог им здоровья, говорят: «Шесть недель штифт должен стоять».

А на дворе — август. Пять месяцев до Олимпиады. Правая нога. Он спит под наркозом, утром проснулся, я рядом сижу. Проснулся, на ногу смотрит, потом на меня: «Что?» Страшно ему: «Что? Сколько?» — «Шесть недель». Шесть недель — это со штифтом, а потом разрабатывать ногу надо, снова вставать на коньки. В общем, десять недель улетает. На первые соревнования, на первые этапы Гран-При не успеваем. А не участвовать в них, пропустить их в олимпийский год — это поставить на себе крест. Звоню в Москву, в Спорткомитет, спрашиваю, на какие этапы он еще может успеть. На всякий случай, чтобы заранее быть готовой к какой-нибудь дате. Придумываем с Леней для Ильи работу, сажаем его на велоэргонометр, два раза в день тренировки, через три дня пошли в зал. Он уже вовсю катается на машине, правая нога на пассажирском месте лежит, левая на педалях, благо в американских машинах их только две. Заматываем как можем ему не только палец, всю ногу, потому что врач предупредил, не дай Бог дотронуться до спицы, а если сломаете, прощайтесь со спортом. Одеваем Илюше ботинок с отрезанным носом, отвинчиваем от велосипеда педаль, прикручиваем ногу прямо на место педали. Целую систему изобрели. Леня Райцин провел неоценимую работу, он не отходил от Ильи ни на минуту. Я торчала внизу, на катке, потом поднималась к ним в зал, составляла с Леней планы восстановления и развития.

Как-то за три дня до травмы он мне сказал: «У меня болит спина, не буду сегодня прыгать». Я ему: «Может, мышца заболела? У тебя спина давала о себе знать когда-нибудь?» — «Да, болела она у меня и раньше. И в прошлом году болела». Он и вправду прыгал много, но четверной тогда мы еще не трогали. Я говорю: «Илюшка, ты должен уже уметь и через силу, и на боли, но работать. Но если хочешь, уходи с тренировки!» — «Нет». Началась тренировка, он расходится, прыгает совершенно идеально. Я: «Вот видишь». — «Да, как-то прошло». А на самом деле он пересилил страх. И тут он ломается. На шесть недель.

Я уезжаю в Москву, мне нужно забрать костюмы, которые там шьются. Оставляю его с Леней на девять дней. Перед отъездом идем на прием к врачу. Доктор осмотрел Илюшу и сообщил, что заживление идет полным ходом. Илюша ездит на процедуры в больницу с Машей и с Володей. В зале он работает, как зверь, и Леня доволен, как Илья переносит нагрузки. Только он оправился от шока, я стала делать ему замечания, прежде всего: «почему опоздал?». Ввожу его в нормальное состояние, правда, это его раздражает, он хочет, чтобы с его травмой все вокруг носились. Мальчишка не понимает, что от поведения зависит скорость выздоровления, но мне это неважно, мы стараемся его воспитывать, но одновременно и помогать.

Я успеваю посмотреть московские прокаты. В Москве в сентябре тренировки сборной. Возвращаюсь, когда ему уже сняли спицу. Произошло это значительно раньше, чем бывает в таких случаях. Спицу сняли через четыре недели — это просто счастье. Но мальчик ведь неслух, он надевает новые ботинки. Ботинки, в которых он никогда не катался, тяжелые, не его, они тянут его вниз. У него очень легкие ноги, ему не нужны такие ботинки. Уговариваем его втроем: я, Володя, Леня, теряем еще одну неделю.

Прыгать он начинает почти сразу, как вынули спицу. Без меня он только три дня катался, ждал, пока я приеду как только сняли спицу, он тут же, как ненормальный, помчался на лед. Даже старые ботинки и те растирают ноги в кровь, а тут новые, любая потертость может вызвать бог знает что. В конце концов уговариваю его перейти на старые ботинки, которые он не хочет видеть, потому что правый ботинок пробит. Произошел уникальный случай: ударившись в ботинок, конек прошел между блочками, прошел в тот единственный миллиметр, который не защищен. Такого просто не бывает.

Начинаем потихоньку снова готовиться к Олимпиаде. Пока без четверного. Он сразу, заметно, прибавляет. Со стороны кажется, что не боится прыгать. На самом деле и я, и он, мы оба боимся, но друг другу этого не показываем. Он начинает прыгать сериями, но до соревнований остается слишком мало времени. Я считаю, что первые два, может быть, три старта должны у него пройти без четверного прыжка. В Бостоне, в университете, проходят традиционные показательные выступления. Илюша замечательно исполняет короткую программу, конечно, не на сто процентов, но уже на девяносто, а это большое дело.

«У тебя огромный резерв», — без конца талдычу я ему. На тренировке после каждого элемента он вопросительно смотрит на меня: «Как?» Я опять: «Прибавь энергетики, сильнее заходи на элемент, чтобы все соки были из него выжаты». Заставляю его, плачу иногда, всхлипывая, кричу: «Как ты не можешь понять, что вращаешься не в полную мощь? Ты экономишь, ты экономишь свои силы». Придираюсь к нему по-страшному, зато выезды из прыжков стали ниже. На выездах уже получается красота.