Сломанная роза - Джо Беверли

И еще: он хотел, он ждал этой ночи, сколь бы мучительной она ни обещала быть.

Ночь бесед.

Ночь объятий.

Ночь на то, чтобы дать ей узнать самую малость о ее чудесном теле.

Рауль тихо выругался: он уже был готов к любви.

Теперь он был благодарен Галерану за то, что тот заставил его поклясться на кресте: клятва делала невозможной любую слабость.

В Чипсайде Рауль купил полный мех вина, жареного кролика и каравай хлеба. Он проголодался, да и Алина с ее восхитительными округлостями вряд ли была плохим едоком.

Матушка Хелсвит впустила его в дом, гудящий, как улей в летний полдень. Смех, вздохи, стоны, стуки…

Торопясь к Алине, он ругал себя, что не потрудился найти место получше. Но где бы он нашел его? Люди короля скорее всего уже рыскали по всем постоялым дворам, и пусть, даже он знал бы другие, более приличные дома, никто из хозяев не согласился бы предоставить кров беглянке.

Нет, лучше не найти, и все же Рауля оскорбляла сама мысль о том, что сюда ступила нога его будущей жены.

Он тихонько постучал в дверь, сказав: «Это я, Рауль», прежде чем войти, ибо ему вовсе не улыбалось быть зарезанным собственной невестой.

Алина встретила его, стоя посреди комнаты с ножом в руке, готовая нанести смертельный удар. Рауль отметил, как умело она держит нож.

— Ах, Алина, ты — восхитительная женщина, — улыбнулся он.

— Правда? А я считала себя слабой напуганной женщиной. — Страх все еще стоял в ее глазах.

— Важно, как ведут себя люди, когда они напуганы. — Он выложил покупки на стол. Стол здесь был намного прочнее и основательнее, чем дощатая развалюха в убогой каморке Пола. Можно посадить на него Алину, как там… — Ты хочешь оставить нож себе?

Она с содроганием посмотрела на нож и бросила его на стол.

— Нет, благодарю. Если на нас нападут, ты лучше управишься с ним.

Если только не я сам нападу на тебя…

Рауль нарезал хлеб, разорвал кролика на куски.

— Ешь. Пей.

Она взяла тощую кроличью ножку.

— Что в монастыре?

— Мне удалось дать Джеанне понять, что ты в безопасности, а она сумела прямо сказать мне, что хочет присутствовать на суде. — Он отпил вина из меха. — Ты оказалась права: она действительно хочет этого, и капризы тут ни при чем.

Алиина взяла из его рук мех с вином, но пить не стала.

— Джеанна никогда не была капризной. Ты просто не видел ее во всей красе. Она такая сильная, такая отважная…

— Не думаю, что женщине обязательно быть сильной и отважной, — заметил Рауль, чтобы подразнить Алину; однако в глубине души он знал, что женщина вроде Джеанны ему не пара.

— Предпочитаешь слабых и робких? — оскорбленно выпрямилась Алина.

— Нет, пожалуй. Хорошо бы только, они чуть реже ввязывались в неприятности.

Она подняла мех, сжала его, пустив себе в рот струю вина.

— Понимаю, — едко промолвила она, вытирая рот. — Конечно, нам, женщинам, приходится молчать, когда мужчины, влекомые своей силой и отвагой, не говоря уже о гордости и твердолобости, ввязываются в неприятности куда большие, чем мы, а потом, хромая, плетутся домой, где их вылечат и пожалеют.

— Хотел бы я прихромать домой, где ты, Алина, вылечила и пожалела бы меня.

Алина вскинула на него глаза и засмущалась. В замешательстве она сдавила в руках незавязанный мех, и в стену ударила тугая винная струя.

Рауль рассмеялся, отобрал у нее мех.

— Не надо спорить. Зачем говорить о том, что может подождать. Ешь, а потом попытаемся заснуть, если это возможно среди такого шума.

Покраснев, Алина отщипнула кусочек крольчатины.

— Никогда не слышала, чтобы люди так шумели из-за…

— Вероятно, здесь они чувствуют себя свободней, чем в покоях своих замков.

— Но я слышала стоны и крики…

Как бы в подтверждение ее слов, по дому разнесся приглушенный вопль, сменившийся громкими всхлипами и вздохами. Рауль почувствовал, как краснеет.

— Алина, это от наслаждения, а не от боли.

— От наслаждения?..

— О господи, мы не можем оставаться здесь.

Рауль отнюдь не был завсегдатаем веселых домов вроде этого и потому не вполне понимал, на какое беспокойное соседство обрекает себя и Алину.

— Идем. — И он собрал со стола остатки еды и вино.

— Куда? — Вскочив, Алина преградила ему путь к двери. — Куда? Я знаю так же хорошо, как и ты, что по всем постоялым дворам, по всем наемным домам уже разослана весть о моем бегстве. Ты можешь отвести меня разве что обратно в монастырь.

— Возможно, это придется сделать.

— Я не хочу возвращаться. Там мать-настоятельница… Она наверняка уже ждет меня с розгой наготове.

— Она не посмеет…

— Она может заявить, что я уже почти монашка и потому нахожусь во власти Церкви. Мы остаемся здесь.

— Вряд ли нам удастся отдохнуть.

— Я могу заснуть где угодно.

Спорить было глупо, и Рауль решил уступить.

— Прекрасно. Мы остаемся.

Он опять выложил еду на стол, сел на кровать и принялся ужинать. У Алины, как и предполагалось, оказался отличный аппетит, и она почти не отставала от него. Вскоре они привыкли к звукам дома и перестали обращать внимание на шум, лишь изредка вздрагивали от особенно пронзительных воплей.

— Ты уверен, что… — спросила Алина после одного такого крика.

— Да, — с некоторым сомнением подтвердил Рауль. Ему вовсе не хотелось подробно объяснять Алине, как именно некоторые люди удовлетворяют свою похоть.

Недоверчиво покачав головой, она доела хлеб.

Когда стол опустел, Рауль откинул с постели тонкое покрывало.

— Иди ложись.

Помявшись, Алина скользнула под простыню и заворочалась на шуршащем соломенном тюфяке, подвигаясь как можно ближе к стене.

— Постель в твоем полном распоряжении, yстраивайся.

— Но на полу ты не выспишься как следует.

— Ничего.

— Рауль де Журэ, не говори глупостей. Тебе тоже нужно хорошо отдохнуть этой ночью. Ложись в постель. Обещаю визжать и драться, если ты посягнешь на мою честь.

— В самом деле? — рассмеялся Рауль.

— В самом деле. Я не намерена расстаться с девственностью в таком месте.

Она не шутила. Рауль понимал: при необходимости Алина будет драться, как волчица. Он забрался в постель, стараясь лечь как можно ближе к краю.