Бремя прошлого - Элизабет Адлер

– Навсегда, – отвечал Нэд, опускаясь перед ней на колени.

В дверь постучала маленькая горничная и вошла в комнату с чайным подносом. Она помедлила, с недоумением посмотрев на знаменитого актера, стоявшего на коленях у ног мадам.

– Спасибо, милая, – сказала ей Лилли, – поставьте поднос на столик.

Они рассмеялись, когда горничная стремительно вышла из комнаты, чтобы поскорее рассказать на кухне о том, что видела.

– Наверное, ваш приход сильно взволновал моих служанок, – заметила Лилли, разливая чай. – Впрочем, и меня тоже.

– Когда должен родиться ребенок?

Нэд не мог отвести от нее глаз, думая о том, как хорошо было бы, если бы она была его женой и это был бы его ребенок.

– На этой неделе, может быть, на следующей, – устало пожала плечами Лилли. – Хотя Джон, разумеется, думает, что не раньше, чем через месяц или около того. Для него это будут преждевременные роды.

Она вздохнула, с горечью думая о том, придет ли конец ее лжи и обману.

Лилли, разливая чай, спросила о его жене.

– Джулиет прекрасная актриса, – ответил Нэд, – но у нее слишком злой язык.

Он ухмыльнулся.

– Думаю, меня ожидают большие трудности.

– Надеюсь, что вы будете очень счастливы, Нэд, но…

– Но – что? – Брови Нэда вопросительно поднялись.

Лилли внезапно испугалась, что может его потерять.

– Не оставляйте меня, хорошо? Обещайте, что всегда будете моим другом. Обещайте, что всегда придете, если я позову. Я так одинока. Совершенно одна…

– Обещаю, – ответил он.

На следующей неделе у Лилли начались схватки. Было шесть часов вечера, и Джона не было дома. Пришел доктор, и Лилли долго уверяла его, что не доносила ребенка, хотя оба они прекрасно знали, что прошел полный срок. Доктор не стал ей возражать, и когда, наконец, пришел Джон и спросил, все ли будет в порядке с женой, поскольку ребенок недоношен, он сказал ему, что все шло хорошо и для беспокойства нет причин.

Джон всю ночь ходил взад и вперед по своей библиотеке, пока Лилли, скрипя зубами, мужественно боролась с приступами боли. Через десять часов родился сын Финна.

Джон с гордостью смотрел на завернутого в кружевную шерстяную шаль ребенка, лежавшего на руках матери.

– Он похож на вас, Лилли, – воскликнул ее муж.

Но она знала, что это не так. Его черные волосы и дымчато-серые глаза были точь-в-точь такими, как у его отца.

Однажды вечером, спустя неделю, около восьми часов звякнул дверной колокольчик, и горничная сообщила Джону, что его хочет видеть господин Джеймс.

– Зовите, зовите его, – радостно воскликнул хозяин дома.

– Вот это сюрприз, – приветствовал он гостя, шагнув вперед, чтобы пожать ему руку. – Чему я обязан удовольствием вас видеть?

Финн словно не заметил его протянутой руки.

– Простите, господин Адамс, но я пришел не к вам. Я пришел взглянуть на своего сына.

Ошеломленный, Джон уставился на Финна, и лицо его посерело. Никаких объяснений ему не потребовалось, он просто вспомнил долгие визиты Лилли в Нью-Йорк, ее постоянное раздражение и наконец, то, как она уложила его к себе в постель, и сопоставил все это с фактом «преждевременных» родов. Он понял, что его одурачили, и это поразило в самое сердце честного, искреннего Джона Адамса.

– Я не могу позволить вам увидеть ни Лилли, ни ребенка, – спокойно ответил он Финну. – И прошу вас уйти из моего дома. Когда Лилли будет достаточно хорошо себя чувствовать, она, несомненно, свяжется с вами.

– Простите меня, сэр, – печально глядя на него, извинился Финн.

Он смотрел, как Джон пошел к своему любимому креслу у библиотечного камина, опустился на сиденье и уставился пустым взглядом на языки пламени. Лицо его было лишено какого-либо выражения. Чтобы согреть руки, он протянул их к огню.

Финн вышел из комнаты, оставив его одного со своим горем. Выйдя на улицу, он обогнул угол собственного дома на Луисбург-сквер. Для Лилли это был конец. Ему оставалось лишь ждать, когда она придет к нему. В том, что она придет, он не сомневался.

В тот же вечер, позднее, Джон Адамс тихо поднялся по лестнице в комнату жены. Она спала, и он некоторое время простоял рядом, глядя на Лилли. Он говорил себе, что надо быть глупцом, чтобы думать, что такую соблазнительную женщину, как Лилли, никто у него не похитит, у него, так мало знавшего и понимавшего женщин шестидесятилетнего старика, целиком погруженного в свою рутинную работу. Он не обращал на нее внимания, думая, что она, такая молодая и жизнелюбивая, будет сидеть взаперти в его доме, без друзей, без вечеринок и даже без другой женщины, с которой она могла бы поговорить, посплетничать. Вот она и бросилась в объятия первого встречного смазливого молодого человека.

Но простить он ее не мог. Джон положил на столик около кровати только что написанное письмо, в котором говорил, что на некоторое время уезжает и просит ее, когда она будет чувствовать себя достаточно хорошо, оставить его дом вместе с ребенком. «Отец ребенка приходил сюда, желая его увидеть, и я не сомневаюсь в том, что вы с ним соединитесь», – таковы были последние слова этого письма.

Джон взглянул на темноволосого младенца, спавшего так же крепко, как и его мать, и горько вздохнул, сожалея, что ребенок не его.

Профессор снова поднялся по лестнице и заперся в библиотеке. Он долго сидел там, думая о том счастье, которое принесла ему Лилли, считая себя счастливым человеком уже потому, что когда-то назвал ее своей. Она принесла ему за несколько последних лет больше дружеского внимания и радости, чем он мог припомнить за всю свою жизнь. И вот теперь с этим все было кончено.

Дрожащей рукой он налил себе еще один стакан портвейна, и когда пил его, зародившаяся в его сердце боль охватила всю грудь и левую руку, горло сдавило, и он почувствовал, что задыхается. Стакан выпал из руки, и пролившееся вино окрасило в темно-красный цвет великолепный светлый ковер. Хватая ртом воздух, он подумал о Лилли, спавшей на втором этаже, и с усилием поднялся на ноги. Он хотел взять письмо обратно, любой ценой сохранить ее около себя. Мысль о том, что он мог ее потерять, была для него невыносима. Боль становилась все сильнее, его окутала тьма, и, потеряв сознание, он рухнул на пол.

Горничная обнаружила его лишь утром, когда пришла убирать библиотеку. Она вскрикнула, увидев его лежавшим на полу, и сначала подумала, что на ковре кровь. Сбежались остальные служанки, и кто-то послал за доктором. Тот установил, что господин Адамс умер от сердечного приступа несколько часов назад.

Лилли проснулась рано и прочла письмо Джона, из которого поняла, что приходил Финн, чтобы увидеть сына, и что муж просит ее оставить его дом. Теперь Джон умер, и она знала – он сказал ей об этом несколько лет назад, – что он оставил все, что имел, включая и этот дом, ей. Охваченная чувством вины, Лилли горькими слезами оплакивала мужа, а также и свою долю. Джон был добрым, ласковым мужем, был ее спасением. И теперь он мертв – из-за нее.