Сталин. Битва за хлеб. Книга 2. Технология невозможного - Елена Прудникова

— Ничего, брат, отольются им сейчас мои слезы. Умоются они у меня кровавыми слезами.

Черных, скрипнув зубами, вышел во двор.

— Выводи всех бандитов в лес, — приказал он на ходу своему помощнику

— Да не бандиты мы вовсе, — попытался возразить ему низкорослый мужичонка в разорванной рубахе и с разбитой губой.

— Ты поговори у меня, поговори, — процедил сквозь зубы конвоир. Он уже имел разговор со строптивым мужичком, а разбитая губа говорила о его содержании. Конвоир, почувствовав злость командира, понял, что расправа с упрямцем останется без наказания.

— Поговори, — повторил он и со всей сипы ударил мужика прикладом.

— Пошли, кому говорят, — стали подталкивать штыками и прикладами чоновцы хуторских мужиков к опушке леса.

Потом, когда прошли жиденький подлесок по лесной дороге, все почти успокоились. Поэтому окрик: „Стой!“ был неожиданным и заставил вздрогнуть. На полянке с жухлой травой Черных выстроил пленных в одну шеренгу. Хотел отогнать в сторону худенького мальчишку, но тот вцепился отчаянной хваткой в своего отца, и командир отряда махнул на него рукой. Зато деда Андрея он подозвал к себе. Тот, ковыляя и опираясь на посох, подошел к нему.

— Ты, старый пень, и так скоро концы отдашь, постой-ка здесь. Понял?

— А? — переспросил глуховатый дед, подставив ладонь к правому уху. Черных отмахнулся от него, как от назойливой мухи, а чоновцам зло приказал:

— По бандитскому отродью, пли!

Девяностолетний дед Андрей уронил посох и, воздев руки вверх, взывая то ли к Богу, то ли к чоновцам, тоненько закричал:

— За что, люди добрые, за что!

На него не обращали внимания, деловито добивали раненых, пытавшихся отползти в лес».

Вот так оно и бывало — истошный крик: «Убили!», приказ ослепшего от ярости командира, а потом… потом уже ничего не поправишь.

«Берман встретил Скворцова сурово. Брови надвинулись на глаза, которые неподвижно буравили Скворцова.

Только не надо говорить мне, что ты ничего не знал.

— А я ничего и не знаю, — пожал плечами Скворцов.

— Из тайги вылез девяностолетний старик и рассказал о ваших художествах. Ты давал Черных приказ о расстреле мирных жителей?

— Да вы что, товарищ Берман, каких таких мирных жителей? Я дал приказ начальнику отряда ЧОН Черных арестовать на хуторе бандитов из банды Черепановой. Арестовать, а не расстреливать.

Георгий так разволновался, что голос постоянно перехватывало. У него у самого в голове не укладывалось самоуправство командира отряда.

— Вы что, мне не верите?

— Какое это имеет значение — верю я или не верю, — Берман, заметив отчаяние на лице Скворцова, смягчился:

— Черных, он сидит сейчас под арестом, признался, что ему было приказано только арестовать бандитов. Но это не имеет никакого значения… Черных расстреляют, это точно. Тебя тоже приказано отдать под трибунал».

Под трибунал чекисты пойдут, это и к бабке не ходи. А вот будет ли приведен приговор в исполнение — вопрос. Ибо существует еще множество факторов. Но об этом — чуть позже.

Гражданскую войну развязали не большевики, и террор начали тоже не они, а вот последствия достались победителям. Выжженная земля и выжженные души. Страна была привычна к вкусу и запаху крови, жизнь человеческую в ней не ставили ни во что. Она была пронизана самоуправством, опутана многочисленными счетами всех со всеми, а власть вынуждена была действовать по принципу: «Да, это сукин сын — но это наш сукин сын», потому что иначе у нее не останется вообще никого.

Как всегда, наиболее ярко и выпукло «гражданский синдром» был выражен в Сибири. И снова не могу удержаться, чтобы не продемонстрировать очередное жульничество. Вот как начинает свою статью про «красный бандитизм» в журнале «Родина» Алексей Тепляков.

«На рубеже 1919–1920 годов колчаковское правительство сменили большевики, начавшие последовательный государственный террор против всех слоев населения»[194].

Ага! А Колчак там, надо понимать, цветочки разводил…

В Сибири и в мирное-то время «закон — тайга, прокурор — медведь». Плюс совершенно исключительное по уровню зверств воинство Колчака показало пример, рядом с которым что ни твори — всё будет вегетарианством. А навстречу ему поднялись партизаны — тоже те ещё миротворцы. В качестве начинки этого кровавого пирога по Сибири носились уголовные банды, от которых как белые отряды, так и красные партизаны отличались только лозунгами. Неудивительно, что именно в Сибири и расцвёл так называемый «красный бандитизм».

В сентябре 1921 года Сиббюро сообщало в Центр:

«В основной и первоначальной своей форме красный бандитизм является продолжением Гражданской войны. Посредством его одна из групп населения сводит свои старые, со времени Колчака ведущиеся счеты с другой группой населения… „гадами“ па выразительном языке красных бандитов… „Бей гадов!“ — основной лозунг бандитов во всей Сибири…

В красный бандитизм вовлекаются преимущественно элементы, во времена Колчака активно боровшиеся в рядах партизан. Социально это, следовательно, отчасти рабочие (не городские, а рабочие копей, рудников и прочий поселковый рабочий элемент) и в основном крестьяне из бедноты или выбитые из хозяйственной жизни колчаковским режимом и партизанщиной; иногда это элементы (большей частью партизанские вожди разного калибра), которых партизанщина пробудила и сделала политически активными, а политическое невежество мешает им проявлять эту свою активность иначе как в форме прямых действий»[195].

Проще говоря, «красный бандитизм» — это когда герой войны, вернувшись домой, обнаруживал, что существующий порядок вещей его не устраивает, и собирал из таких же бойцов банду… пардон, революционный отряд. Который начинал по собственному усмотрению вершить справедливость, иногда называя убийства и грабежи расстрелами и экспроприациями, а иногда обходясь и без политграмоты.

Осенью 1921 года Сиббюро по этому поводу отмечало:

«С отменой разверстки они (сельская беднота, до сих пор снабжаемая хлебом за счет продразверстки. — Е. П.) утратили экономический базис, почувствовали себя столь же обездоленными, как были при Колчаке, и почуяли, что новый курс неизбежно ведет к усилению враждебных им элементов и понижает их собственное влияние».

Ну да, но дело не только во влиянии, но и в самом банальном голоде. Потому что власть выделяла паек лишь голодающим. С введением нэпа все эти люди почувствовали себя не только обездоленными, но и обманутыми, а ждать и терпеть они больше не соглашались. И начали реагировать — как привыкли, «в форме прямых действий».