Пора предательства - Дэвид Кек

И когда острые, пронзительно-яркие глаза замаячили в дюйме от лица Дьюранда, молодой рыцарь вывалился из мироздания.

* * *

Следующий гость явился, когда небо тронули первые проблески зари. Дьюранд услышал, как шумят крылья, как приземляются пернатые существа. Чуть повернув голову, он сумел разглядеть залитые лунным светом развалины, куда опускались тысячи черных птиц. Они скакали на камнях, перепархивали за кольцом черных стен святилища.

Сперва он подумал о Грачах и их пернатой свите, однако эти птицы были мельче и суетливее. Мельтешащая стая подняла невероятный шум: щебет, чириканье, свист, переливчатые трели, точно весь лес высыпался на улицы города. Скворцы. Как та стая, что сбила Ламорика в Майденсбире.

Дьюранд проклинал мак и эвкалипт, что туманили его разум. Нечто смотрело на него — на всех них. Нечто хотело понять, что это делает Хагон в кругу света от костра.

* * *

— Кажется, все, — с усилием выговорил слепец. — Солнцеоборот завершился.

Дьюранд еще несколько мгновений лежал на холодных камнях. Алое сияние зари било в сомкнутые веки. Он мысленно прощался со всеми ужасами минувшей ночи. Пора испытать работу Хагона на деле. Дьюранд открыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, оттягивая миг, когда надежда встретится с действительностью.

Он приподнялся.

— Отлично. Шевелиться можешь, — промолвил Хагон. Ветер играл светлой соломой его волос. — Не спеши.

Дьюранд подвигал плечом, а потом, морщась и кривясь, перекатился на занемевшие, затекшие ноги. Глубоко вздохнул. Поднял больную руку и попробовал ей пошевелить. Повернул голову и подвигал челюстью. Несколько раз он невольно охал или шипел от боли — но все работало. Он мог двигаться!

Дьюранд со свирепой улыбкой схватил Хагона за плечо.

— Хагон, сэр, я так благодарен! — Он замахал руками, периодически морщась и фыркая от боли. — Правда.

Энергично кивнув — и мгновенно пожалев об этом — Дьюранд двинулся к замку.

— Эй! — окликнул его Хагон. — Оставить беспомощного слепого среди развалин?

Башня Гандерика казалась обителью призраков, заброшенной и опустевшей. Собираясь в путь, Дьюранд слышал лишь стоны раненых. Гермунд обозвал его полоумным и пожелал удачи. Кирен не смог покинуть поста в городе, где еще кипели бои. И среди спящих тел в залах и коридорах Дьюранд не видел никого, даже отдаленно похожего на Дорвен.

Скатав свои немногочисленные пожитки, он вышел во двор, где уже грыз удила Бледный, вскочил в седло и поскакал вперед, надеясь, что одинокий всадник — весь разбитый, но преисполненный решимости — сможет догнать армию. Голова у него все еще кружилась.

Наконец он домчался до двух стоящих друг напротив друга мраморных зубьев, означавших границу. Впереди расстилались холмистые земли Ирлака, позади — негостеприимный Уорренс. Едва ли между Дьюрандом и Расписным Чертогом сейчас нашелся бы хоть единый воин. Если Дьюранд не сумеет догнать Ламорика и уговорить его возвращаться, войску Гирета конец — а вместе с ним и всему герцогству.

Дьюранд сделал большой глоток из кожаной фляги, которую вручил ему на прощание Хагон, — кларет с целебными травами — и пришпорил Бледного. Тот так рванулся вперед, что Дьюранд заскрипел зубами от боли.

Едва вороной жеребец ступил на землю Ирлака, мироздание содрогнулось. Конь прянул в сторону, осадил, и Дьюранд прильнул к его шее, чтобы удержаться в седле. Над головой загромыхали протяжные раскаты грома. Небо словно бы свернулось, затянулось клубящейся пеленой.

— Прах побери! — пробормотал Дьюранд. Низкие тучи все сгущались, сплетались, изгоняя из мироздания свет.

Сжав уздечку своего скакуна, молодой рыцарь наблюдал, как Ирлак окутывают преждевременные сумерки.

— Давай! — сказал он коню, и они поскакали вперед.

* * *

В следующий раз Дьюранд основательно приложился к фляге, когда с неба обрушились тяжелые полотнища дождя. Коню стало трудно скакать — копыта на каждом шагу вязли в липкой грязи. Дьюранд чувствовал — кости у него долго не протянут. Он аж зарычал от злости.

— Ночь среди бела дня! — И вытер лицо, стараясь не обращать внимания на то, как трясутся руки. — Подбавим-ка ходу!

Он погнал Бледного на юго-восток по размокшим, превратившимся в сплошные ручьи дорогам. Обогнул лес, в котором пряталось войско герцога Радомора, и углубился дальше на земли Ирлака. На каждом перекрестке висели железные клетки со зловещим грузом. Бледный мотал головой. Все поля, все строения, мимо которых проезжал Дьюранд, представляли собой сплошное пепелище, дороги почернели от пепла и копоти.

Завидев очередную поскрипывающую клетку, полную трупов, Дьюранд прошипел сквозь зубы:

— И это все, что оставил дьявол Радомор от Ирлака?

Ему снова вспомнились те бесконечно долгие дни в замке Радомора, его невыносимое, полное гнева и ярости молчание.

Очередной груз черных фигур свисал с узловатых сучьев раздутого бука, подножие которого скрывалось за поворотом глубокой колеи. Дьюранд представил себе дымящиеся развалины от самого Монервея до гор — лига за лигой, лишь шипение и шелест дождя. Бледный мерно бил копытами по дороге.

— Он сжег все, совсем все. Эти повешенные — его же собственные пахари. Каким королевством он собирается править?

Однако другой, более расчетливой частью рассудка Дьюранд уже прикидывал, чем Ламорик будет кормить войско. По пепелищу далеко не уйдешь, а времени снаряжать обозы с солониной нет.

Он поморщился, снова увидев на тракте отвратительные останки. Хотя от него до темных силуэтов на дереве было шагов двадцать-тридцать, да еще и дождь стоял стеной, даже отсюда было видно, сколько же на них крови. Дьюранд хотел было пришпорить коня, чтобы тот быстрее скакал мимо места казни, но Бледный внезапно заартачился, остановился, полуобернувшись в колее и настороженно выставив уши в сторону закоченевших трупов на дереве. Теперь даже Дьюранд различал там какие-то шорохи: как будто кто-то скребется.

Поглаживая мускулистую шею Бледного, Дьюранд поднялся в стременах, чтобы получше рассмотреть склон над дорогой и подножие бука. Вокруг дерева сновали низкие тени.

Собаки. Целая свора поджарых псов, слюнявящих и лижущих свисающие ноги трупов. Один здоровенный волкодав бросался передними лапами на толстый ствол.

Дьюранду не понравилась мысль о том, чтобы привлечь внимание оголодавшей своры к живой добыче.

— Пусть себе жрут спокойно, — пробормотал он — и пустил Бледного в объезд дороги по полям.

Однако едва конь вскарабкался на склон над дорогой, псы повели длинными мордами в его сторону, губы их скривились в подобии самых что ни на есть человеческих ухмылок.

Дьюранд застыл в седле над трактом, и в этот миг в поле зрения появился еще один всадник в насквозь мокром синем плаще. По тракту вслед за Дьюрандом шлепал по воде мальчик на ослике. Лицо мальчика было не видно под капюшоном.