Избранник Ворона - Дмитрий Вересов

— В чем заключалась особенность этой чачи?

— В этой деревне гнали два сорта, крепкую и слабую, причем и в той, и в другой по шестьдесят градусов.

— Тогда почему одна крепкая, а другая слабая? — Разное воздействие. Слабая ударяет в ноги, а крепкая — сразу в голову. Даже после литра слабой чачи можно сидеть и разглагольствовать о прекрасном, а от стакана крепкой падаешь под лавку и дрыхнешь до утра.

— Ровно это с вами и случилось?

— Да. Мы очухались, когда уже рассвело. Первой пришла и себя Линда, растолкала всех, и мы поехали в аэропорт. Чуть не опоздали.

— Ночь с третьего на четвертое августа… — пробормотал Асуров. — Сходится…

— Что сходится? — моментально насторожившись, спросил Нил.

— Это я так, не обращай внимания… Значит, ты посадил ее в самолет, и больше вы не встречались?

— Не совсем так.

— А как? Ну же, говори, не тушуйся.

— Перед отъездом она попросила меня взять с собой в Ленинград небольшую сумку, сказала, что потом заберет ее.

— Что было в этой сумке? Неужели не полюбопытствовал?

— Честно говоря, полюбопытствовал. Но ничего не узнал.

— Как так?

— Внутри был маленький чемоданчик, зашитый в плотную мешковину. Вспарывать ее я не решился А если совсем честно — подумал, что лучше будет дотерпеть до дому.

— Но дома ты так и не открыл его?

— Потому что до дому чемоданчик не доехал Линда встретила меня на перроне в Харькове, крепко поцеловала меня, забрала свою сумку, а мне вручила коробку конфет.

— Конфет?

— Да, «Золотая нива». Она попросила меня не открывать ее в поезде. Но в этом случае моего терпения не хватило. Как только поезд тронулся, я уединился в туалете и открыл коробку.

— И что там было?

— Четыре пачки четвертных, завернутых в яркие подарочные бумажки. Внутри все оборвалось. Я понял, что это — прощальный подарок, что теперь я окончательно остался один… Десять тысяч. На такие деньги я мог бы купить машину, дачу или кооперативную квартиру, пить без просыпа или напропалую гулять с девками.

— Но ты этого не сделал. А что сделал?

— Ничего. Они так и лежат в той коробке. Если нужно сдать, я готов.

— Не спеши. — Следователь встал и принялся мерить шагами комнату. — К тому делу, которое веду я, эти деньги никакого касательства не имеют. Так что распоряжайся ими, как считаешь нужным. Как минимум, закати красивые похороны. Она бы оценила…

— Уже можно?

— Да. Эксперты закончили. Завтра утром родственники Васютинского забирают тело.

— Но… Я тоже хотел бы завтра, только успею ли все организовать…

— Давай на послезавтра, без лишней спешки. С организацией мы поможем… Кстати, к вечеру жди гостей. Я дал телеграмму ее родителям.

Нил поморщился, но тут же понимающе кивнул. Так надо.

— Что показала экспертиза? — жестко спросил он. — Что вообще произошло? Почти неделя прошла, а я ничегошеньки не знаю…

Асуров вздохнул.

— Это долгая, запутанная история. И в ней много такого… Ну, о чем посторонним знать не следует…

— Так я уже посторонний?! Спасибо!

— Не кипятись. Клянусь, что в самом скором времени ты будешь знать все, во всех подробностях. Но сейчас… Пойми меня правильно: прощание с очень дорогим человеком, похороны, поминки — тебе и так предстоит выдержать серьезный стресс. Так что для твоего же блага лучше немного повременить, мы не имеем нрава идти на риск… Пока скажу тебе одно — смерть была легкой, легчайшей из всех возможных, даже приятной, если такое слово здесь уместно. Блаженное беспамятство и неощутимый конец…

Нил прикрыл глаза. В мозгу отчетливо прозвучали давние слова Линды: «Глотнет старичок — и отчалит под ласковым кайфом, тихий и счастливый…»

— Наркотик с ядом, — произнес Нил вслух и по мгновенно ощетинившемуся взгляду следователя понял, что попал в точку.

— Откуда тебе известно?

— Логика. Перебрал в уме все варианты и остановился на единственном, не противоречащим твоим словам.

— Ах вот как… Да, ты прав. Растворенная в виски смесь сильнодействующего опиата с не менее сильнодействующим ядом, причем таким, который в считанные секунды полностью усваивается организмом. Отсюда такая долгая экспертиза… — Асуров смолк, плеснул в оба стакана пахучей вишневой водки. — Земля ей пухом!

Нил взял стакан, выпил, не разбирая вкуса и что-то пробормотал.

— Ты что-то сказал?

— Жаль что это не то самое виски.

— Не надо. На тот свет всегда успеем. Ты лучше расскажи, что было дальше, после твоего возвращения…

Хлебом, пролежавшим в хлебнице с самого его отъезда, можно было забивать гвозди. Из еды нашлась только пачка грузинского чая, расфасованного на фабрике города Самтредиа. Засыпая чай в предварительно обданный кипятком заварной чайник, Нил подумал, что, наверное, фабрика заключила, как это нынче модно, договор о трудовом содружестве с ближайшим мебельным комбинатом. В результате мебельщики перешли на безотходное производство, а чайники (в нескольких смыслах этого слова! — тут же присовокупил он) утроили выпуск продукции.

Нил залил кипятку в сахарницу, помешал немного, чтобы растворились сахарные окаменелости на дне, перелил потемневшую воду в чашку, добавил чаю, отдающего веником и свежей стружкой, хлебнул, поставил на место и со вздохом открыл балконную дверь. Придется все-таки пообщаться с Яблонскими, хотя сама мысль об этом вызывала дрожь отвращения: слишком уж взбаламутило душу вчерашнее расставание с Линдой, судя по всему — окончательное. Предстояло начинать жизнь заново, и подготовиться к этому хотелось в спокойном, уединенном размышлении.

Нил вышел на балкон и распахнул дверь на соседскую кухню. Там было темно и нехарактерно тихо. Из коридора не доносилось ни звука. Спать легли, что ли? Так ведь еще рано. В гости пошли? Ну, не всем же скопом. Наверное, кто-то пошел в гости, кто-то спит, кто-то еще что-то… Такой вариант Нила не устраивал, он ведь пришел одолжить какой-нибудь еды, а без ведома хозяев шарить по кастрюлям и холодильникам он был как-то не приучен…

— Да ладно, что я ей, торговать, что ли, пойду? Надо жрать, пока не испортилась, — донесся вдруг из коридора знакомый Гошин басок.

Нил вздохнул с облегчением и смело шагнул на кухню. Ноги его, обутые в войлочные тапочки заскользили по мокрому кафельному полу. Он дико взмахнул руками в поисках равновесия, на мгновение обрел его, но нога не удержалась, отъехала в бок, и Нил рухнул, приложившись обо что-то лбом…

Очнулся он, спиной почувствовав, что лежит на знакомом продавленном диване в большой комнате Яблонских — одновременно гостиной, столовой и спальне Оскара и Оксаны. Только после этого открыл глаза, и первое, что увидел — молодое женское лицо, озабоченно склоненное над ним. Лицо совершенно незнакомое, но вполне симпатичное — прямой носик, пухлые щеки, большие серые глаза, темная челка. Нил ободряюще улыбнулся и подмигнул.