Высокое стремление: судьба Николая Скрыпника - Валерий Солдатенко

В докладе «Наша литературная действительность» сформулированные выше мысли и положения нашли дальнейшую конкретизацию и приобрели еще большую категоричность. Н. А. Скрыпник особо выделил тот пункт постановления ЦК ВКП(б), в котором говорилось о «свободных соревнованиях различных художественных творческих течений, чтобы они полностью проявили себя и дали примеры художественных достижений различными путями для пролетарского государства, для пролетарского общества». А дальше выразил очень серьезное предостережение: «Кто считает, что задача литературных писателей есть задача политической борьбы, тот, кто ограничивает себя только этим (выделено автором. – В. С.), не ставя специальных задач литературных организаций, тот лишает содержания литературную деятельность, тот ограничивает размах нашей деятельности, сужает круг творческих проявлений пролетарских соучастников литературного процесса, тот теряет перспективы нашего литературно-культурного развития»[422].

Нетрудно заметить, что здесь Николай Алексеевич раздваивается, вернее, раздваивается его позиция. С одной стороны, он стремится к тому, чтобы литература как можно меньше была объектом и орудием политической борьбы. С другой стороны, с первым элементом в очевидное противоречие входит императив служения литературы только «пролетарскому делу», «пролетарскому государству», «пролетарскому обществу».

Отмеченное противоречие не отнесешь к тем, которые легко осознаются и «снимаются». Бесспорно, в нем сплелись как дань официальной доктрине, так и ее трансформация в воображении конкретного политического деятеля, одного из руководителей идеологической сферы Украины.

Николай Алексеевич Скрыпник был пролетарским революционером. Другим он себя не мыслил (не «самоидентифицировал»). И свое назначение на наркомовском посту он видел в том, чтобы всемерно беречь пролетарскую культуру. Однако ему чужд был дух примитивного «пролеткультовства», нигилистического отвержения духовных достижений предыдущих поколений лишь на том основании, что они были достигнуты не пролетариатом, а в основном представителями эксплуататорских классов (отсюда термины – буржуазная, мещанская «псевдокультура» и т. п.).

Вместе с тем, как и каждый настоящий революционер, советский нарком всем своим существом, умственным настроем, духом был романтиком. Он свято верил в то, что общество с руководящей ролью в нем пролетариата – прогрессивнее, справедливее, гуманнее всех предыдущих классовых обществ. Поэтому надо положить все силы, чтобы воцарилась передовая, пролетарская мораль, чтобы восторжествовала пролетарская культура. Последняя должна органично вобрать в себя все лучшие достижения (и мировые, и национальные), творчески слить, «сплавить» их с потребностями строительства нового общества, породить невиданные до того интеллектуальные, художественно-творческие произведения. И это неизбежно, ведь к достижениям культуры будут привлечены все без исключения граждане государства, они получат надлежащее, современное образование, создадут такую базу для проявления талантов, их всесторонней реализации, которой до того в истории еще не было.

С точки зрения сегодняшнего дня просто по-детски наивными выглядят рассуждения неисправимого идеалиста о столице будущей Украины. «Киев – это вторая столица Украины, как там часто говорят – культурный Донбасс Украины, – отмечал Николай Алексеевич. – А что это была столица Украины, то, по мнению многих, он еще и будет столицей Украины, хотя я, правда, сторонник той мысли, что столицей Украины будет Большое Запорожье у Днепрогэса»[423].

Справедливости ради следует сказать, что так, как Скрыпник, тогда думали не многие. А он не только думал, надеялся, но и верил в то, что будущее Украины – это большая индустрия, это новейшие технологии, поставленные на службу, на благо обществу, человеку. Так где же быть столице, как не рядом с символом новой, грядущей, будущей Украины – в Запорожье?! И уже в полемическом пылу явно «перегибал палку», отвечая оппонентам: «Киев был и есть центр украинской буржуазной интеллигенции, враждебной нам. Там был центр Союза Освобождения Украины (СОУ), которым руководил академик Ефремов»[424].

Вообще, отношение наркома образования к «старой культуре», «старой интеллигенции» не было внешне отрицательным (приведенные слова о С. А. Ефремове – скорее исключение, обусловленное идеологической остротой тогдашней ситуации, чем правило).

С точки зрения изложенного хотелось бы выразить возражения относительно распространенного мнения, будто нарком в целом негативно относился к Украинской академии наук, вынашивал замыслы медленно отодвинуть ее на задний план, а вместо этого создать «пролетарскую» академию в Харькове. Как первый шаг к реализации тайного замысла рассматривается проведенная в 1932 г. по инициативе наркома-академика реорганизация Украинского института марксизма-ленинизма во Всеукраинскую ассоциацию марксо-ленинских институтов (ВУАМЛИН). Президентом ассоциации, которая объединяла девять научно-исследовательских учреждений (не только гуманитарных, но и таких, как Институт техники и технической политики), стал сам Н. А. Скрыпник[425].

Прямых подтверждений относительно подобных выводов нет. Наоборот, можно привести множество примеров уважительного отношения наркома к Украинской академии наук как самого авторитетного учреждения, к ее руководству и отдельным членам. А те авторы, которые пишут об этом, нередко допускают противоречия в пределах даже одной публикации. В одних местах доказывают, что с целью успешного проведения украинизации нарком выдвигал на ключевые должности ученых с сомнительным прошлым и политическими взглядами – академиков – М. С. Грушевского, С. Л. Рудницкого, В. А. Юринца, А. Е. Крымского, рискуя своим положением, брал в случае необходимости их под защиту; а на других страницах пытаются доказать, что нарком имел подозрения к центру инакомыслия, планировал его оттеснение с передовых позиций в науке.

Последнее сомнительно и потому, что Н. А. Скрыпник сам стремился стать действительным членом УАН. И в мае 1929 г. он был выдвинут кандидатом для избрания академиком. Искушение добиться высших научных регалий захватывало не одного честолюбивого государственного и партийного чиновника. И за ХХ в. общественное сознание настолько свыклась с частым присвоением им почетных званий, особенно в гуманитарной сфере, что, кажется, иначе и быть не может: легкий и верный путь в академики – через административно-государственную службу. Научные же достижения – это нередко необходимое, но все же атрибутивное приложение. При формальном подходе можно распространить общее «правило» и на Скрыпника. Чего-чего, а высоких административных должностей у него было больше чем достаточно. Однако и научный багаж у него был таким, каким мог похвастаться далеко не каждый «чистый» исследователь-ученый.

Объективным основанием для положительного решения вопроса об избрании в УАН были, прежде всего, многочисленные труды Николая Алексеевича по национальному вопросу. Лишь во второй том его «Статей и речей», имеющий подзаголовок «Национальный вопрос» и состоящий из двух книг, объемом около 800 страниц, было отобрано около 70 важнейших произведений. Десятки и десятки работ, в которых затрагивались различные аспекты национальной проблемы, содержались довольно основательные сюжеты, были включены и в четвертый том «Вопросы социалистического образования» и пятый том «Литература и искусство».