Укус ящерицы - Дэвид Хьюсон

Он наблюдал за Мэсситером и видел, как тот держит себя на публике. Расфуфыренный павлин, не имеющий ничего общего с большинством представителей верхушки английского общества, которых Този повидал немало. В какой-то момент старик едва удержался от того, чтобы подойти к этому фальшивому аристократу и напомнить про нрав венецианцев, нередко свергавших ими же самими вознесенных принцев. В свое время визгливая толпа растерзала и перерезала глотку Ипато Орсо, первому дожу Венеции. Позднее знать не остановилась перед тем, чтобы обезглавить ею же приведенного к власти Марино Фальеро, семидесятилетнего старика. Хотя такие, как Мэсситер, не знают и не желают знать историю. В наши дни о прошлом рассуждают лишь старики. Впрочем, остановило Този не только осознание тщетности таких усилий, но и понимание того простого факта, что в подобных кругах уважение не обходится без страха, чему его цепкая и далеко не старческая память могла бы найти немало подтверждений.

Иногда Альберто задумывался – какой будет Венеция через пятьдесят лет? – с облегчением сознавая, что не увидит перемен своими глазами. Твердые интонации венето, языка, которым Този с удовольствием пользовался дома, наверняка заглушат невнятные бормотания на английском, китайском и русском. Город превратится в международную зону, управляемую иностранцами, а местным останется только прислуживать да охотиться за Упавшими со стола новых господ крошками.

Альберто Този считал себя цивилизованным человеком, давно поняв, что мир меняется постоянно. Но иногда, читая в газетах о новых планах по привлечению в и без того задыхающийся город еще больших орд туристов, он не мог избавиться от впечатления. что прогресс – всего лишь иллюзия, ловкий термин, придуманный для того, чтобы замаскировать жестокий и ловкий трюк, которым немногие обманывают многих.

В новой Венеции почти не осталось места для самоуважения – качества, ценимого Този превыше других, своего рода знака гордости и достоинства, носить который полагается каждому, от служанки, готовящей вам утром кофе, или заводского рабочего до престарелого патологоанатома, не довольствующегося одним только брюзжанием в ответ на попытки властей указывать, что и как нужно сделать. Без самоуважения человек становится платным рабом безликих фигур, всем владеющих, все контролирующих и управляющих городом, дергая за ниточки в своих конторах и банках. Този не имел ничего против разделения общества на классы, но только при условии, что люди на каждом уровне знают, ради чего живут. Новый же мир несправедливо разделял всех своих обитателей на победителей и проигравших, немногих и многих, прикрываясь девизом эгалитаризма, но при этом становясь более элитарным, закрытым и порочным, чем старые режимы, заменить которые он стремился новой кабалой мошенников и мерзавцев.

И Мэсситер, главный мошенник и мерзавец, о чем знали, но предпочитали помалкивать все, вел эту игру с ловкостью маэстро. Арканджело всегда были разборчивы в выборе тех, кому позволялось проходить по мосту под вытянутой рукой железного ангела с пылающим сегодня ярче обычного факелом. Англичанин же распорядился открыть ворота едва ли не настежь – такого на долгой памяти Този еще не случалось. В этот вечер вся Венеция могла явиться на коронацию своего нового повелителя.

Похоже, однако, что основную массу гостей составляли прихлебатели и приспешники англичанина из его ближайшего, но все расширяющегося круга. Този хорошо знал жителей Мурано. Чужаков они ненавидели. Как десятилетиями ненавидели Арканджело. Ничто – ни дошли, ни влияние – не могло расположить их к Мэдситеру. Он представлял для них другой мир, был первым пятнышком зловещей опухоли, которая, как они знали, расползется однажды по всей лагуне, проглотит их обедневший островок и изрыгнет на его место нечто пестрое, шумное, скороспелое. То, во что уже превратился весь город.

Този сделал глоток слабого, неумело приготовленного спритца, поморщился и вдруг заметил движущуюся в его направлении знакомую фигуру, к восхищению которой примешивалось у него легкое беспокойство.

Анна, проследив за его взглядом, увидела Терезу Лупо. Гостья из Рима решительно держала курс на них.

– Еще увидимся, – пробормотала девушка и упорхнула к группе молодежи, расположившейся у столиков с напитками под пылающим факелом железного ангела.

Заботу о напитках, как и о закусках, взяли на себя серьезные официанты в белых сорочках. На Изола дельи Арканджели Този был во второй раз. Впервые он попал сюда почти пятьдесят лет назад вместе с отцом, каким-то чудом раздобывшим приглашение на некое торжество. Другие времена, другие люди. Потом, через два десятилетия, случилось несчастье, после которого палаццо закрылось для публики навсегда. Но судьба острова изменилась еще раньше, когда умер Анджело Арканджело, унесший мечту во временный приют на Сан-Микеле.

От раздумий по сему поводу его отвлекло возникшее в поле зрения бодрое, жизнерадостное лицо Терезы Лупо.

– А вы опоздали, Альберто, – с усмешкой заявила она. – Опоздали на место преступления.

Он рассмеялся, позволив себе на мгновение помечтать о том, не могла бы эта живая, энергичная римлянка средних лет увлечься старым холостяком, способным предложить ей разве что общие профессиональные интересы.

– Какое преступление вы имеете в виду? Здесь их случилось так много. Те несчастные в печи. Браччи. Ваш инспектор. Кстати, как он?

– Намного лучше. Но пока видит сны.

– Видеть сны – это почти то же, что мечтать. Такой талант должно культивировать. – Он долил спритц, сиял еще один бокал с подноса прошмыгнувшего мимо официанта и, с сожалением оглядев толпу, покачал головой. – О чем могут мечтать эти люди? Все они заняты лишь тем, что пересчитывают деньги или перебирают содержимое гардеробов.

Глаза ее подозрительно заблестели.

– Ну… может быть, они пришли сюда за острыми ощущениями. – Тереза многозначительно подмигнула. – Вдохнуть запах крови.

– В Риме в такие детские игры, может быть, еще играют но не в Венеции. Мы живем в провинциальном городке, где жизнь проста и не богата на события.

Она прошлась взглядом по шумной толпе.

– Не думаю, что им понравился бы такой отзыв.

– Их мнение мало что решает, – с внезапной горечью ответил Този. – Здесь вряд ли найдется хоть один настоящий венецианец.

– А как вам вон тот?

Тереза указала на пристань, к которой только что подошла старая, дряхлая моторка с таким же дряхлым хозяином. На дне ее лежали кучка непонятного бурого материала и вязанка хвороста, каким пользовались в лагуне для растопки печей. На носу лодки спала черная собачонка.

Странный гость, подумал Този, но тут моторка развернулась, и он увидел на корме метку острова Сант-Эразмо.

– Всего лишь здешний дурачок, матто. Привез дерево и золу. Их используют при варке стекла. Хотя, как я слышал, этому бизнесу здесь приходит конец.

Она не слушала, что огорчило Този, человека, не чуждого сплетням, запас которых пополнялся день ото дня. Тереза разговаривала по телефону, причем новости, похоже, поступали не самые приятные.