Крестоносец - Бен Кейн

Под Деструа мы простояли два дня. Сарацины не пытались нападать на хорошо укрепленный лагерь с глубоким рвом и земляным валом, с тройным против обычного числом караульных. Флот поставлял нам припасы, а также тех, за кем тут же закрепилось прозвище «лежебоки», — солдат, которым удалось затеряться в Акре ко времени начала похода и которых постепенно вытаскивали из их убежищ. Больных и сильно пострадавших от жары и недостатка воды сажали на корабли, чтобы перевезти в другие районы на побережье.

Тринадцать миль отделяли Деструа от Мерла, следующего места назначения. Мне довелось побывать там вместе с Ричардом, который после одного из ночных привалов отправился в разведку, оставив войско отдыхать в лагере. Вылазка получилась опасной, по сути, ее нельзя было предпринимать из-за опасности угодить в неприятельскую засаду. Но все прошло благополучно. Пустившись в путь к исходу дня, чтобы не привлекать внимания сарацин, мы с королем и две сотни рыцарей прорвались без потерь. Мамлюки обнаружили нас, но позволили беспрепятственно пройти. Они нас испугались, заявил ликующий Ричард. Не было никакой возможности проверить, справедлива ли эта догадка, или Саладин придерживает козырь в рукаве, но душевного спокойствия у меня прибавилось.

После пары часов отдыха в Мерла мы вернулись, прибыв в Деструа на восходе солнца тридцатого августа. Пока часовые встречали нас приветственными криками, я отвел в сторону их начальника и приказал ему разнести рассказ о поступке Ричарда по всему лагерю. Это поднимет дух, сказал я, уверенный, что пойдет любое средство, способное подбодрить воинов, когда вокруг — несносная жара, смерть, выжженная земля и кровь.

Узнав новость, Гарнье Наблусский пришел к королю и стал сурово выговаривать ему: мол, рисковать так нелепо, это ставит под угрозу весь поход против Саладина. Скорее развеселившись, чем рассердившись, Ричард хлопнул великого магистра по бедру и сказал, что его жизни не угрожала никакая опасность. Хотя мы вернулись невредимыми, король солгал. Мы все это знали, но его дерзкая отвага была заразительной. Он казался неуязвимым, и это придавало нам сил и укрепляло уверенность в конечной победе. Его заявление Гарнье о том, что отныне мы вместе с пуленами поведем передовой отряд, вызвало всеобщее воодушевление. Утреннее небо огласилось радостными криками.

Посмотрев на мое восторженное лицо, на то, как ликуют другие рыцари двора, Гарнье Наблусский укоризненно покачал головой.

— Пусть Господь всегда простирает над вами свою длань, сир, — промолвил он и ушел.

Впрочем, даже самоуверенность и гордыня Ричарда имели свои пределы. Перед продолжением похода он исповедался перед епископом Губертом Солсберийским, а затем прилюдно попросил у него благословения на день грядущий. Губерт охотно дал его, чем вдохновил обычных солдат, а безумных фанатиков вроде поющего монаха и вовсе привел в исступление. Покидая лагерь, все снова разразились кличем «Sanctum Sepulchrum adjuva!».

Тот дневной переход, самый долгий после выступления из Акры, выдался утомительным и куда более сложным, чем предыдущие. Непрерывный гомон проклятых сарацинских барабанов, цимбал, рогов, трещоток, тамбуринов и флейт — благодаря Абу я уже различал все эти инструменты — приводил в бешенство. Турки нападали часто и яростно, стрелы летали так густо, что закрывали солнце. Мы и до того шли неспешно, а теперь ковыляли, как старики. Зной, не слишком ослабевавший за ночь, с течением времени только усиливался, и к часу шестому стало жарче, чем днем ранее.

Жандармы падали, словно мухи, в колоннах по обе стороны от нас — не от вражеских стрел, а от перегрева. Несколько рыцарей, потеряв сознание, свалились с коней. Их привязали к седлам, и они продолжали ехать, качаясь, словно трупы. Я сам страдал от страшной головной боли, причиной которой было не похмелье, и чувствовал себя так, будто меня заживо поджаривали в панцире. Ричарду тоже приходилось нелегко: загорелое лицо покрылось потом, а говорил он, только когда к нему обращались, но при этом полностью владел положением. Решив, что от теплового удара пострадали слишком многие, государь распорядился устроить привал. Самых тяжелых доставили на берег, а оттуда лодками переправили на корабли.

После этого король приказывал останавливаться через каждые четверть мили. Всего неделей раньше, в Акре, это решение показалось бы смешным, но теперь встретило всеобщее одобрение. Мы, рыцари, радовались не меньше жандармов. Стараясь сберечь силы коней, во время привалов мы спешивались. По просьбе Абу я разрешил ему ехать на муле рядом со мной — он не хотел путешествовать с обозом, опасаясь не только нападений своих соотечественников, но и возниц, видевших в нем представителя проклятого, злого племени. Воспользовавшись передышкой, он поделился своим мнением о простых пехотинцах.

— Господин, мне доводилось видеть солдат с десятком стрел, засевших в гамбезонах. — Последнее слово Абу выговорил с трудом, и я улыбнулся. Обычно он повторял его пару раз, пока не удовлетворялся произношением. — И все-таки они шли, не покидая рядов. Я удивляюсь терпению этих людей. Они переносят страшнейшую усталость, не жалуясь и не требуя поблажек.

— У них нет иного выбора, только идти дальше, — сухо заметил я. — Если солдат остановится надолго, его прикончит сарацинская стрела. А не она, так измождение и жажда.

Парень сверкнул белыми зубами:

— Вы правы, господин. Но все же они такие решительные.

— Они стойкие. А еще их поддерживает вера в короля, — с гордостью ответил я. Не я один поглядывал в сторону Ричарда, когда падал духом от нестерпимой жары.

— Малик-Рик — истинный предводитель. — В голосе Абу звучало неприкрытое восхищение. — Но он слишком склонен к риску. Ваш рейд в Мерла легко мог обернуться бедой.

Я искал в словах или в тоне Абу злорадство, но не нашел. Не такой он человек, подумалось мне.

— Мог, — согласился я. — Но не в обычае короля избегать риска.

— Разве вы не беспокоитесь за него?

Я беспомощно развел руками:

— Беспокоюсь, но я бессилен его остановить. Все, что я могу, — это поехать с ним и быть рядом, когда придет опасность.

Сказав это, я сам слегка смутился.

— Вы готовы отдать жизнь за Малик-Рика, господин?

— Не задумываясь. Как и подавляющее большинство солдат в войске.

Я слегка преувеличил. Исключение составляют коварные французы, подумал я, и, вероятно, большинство пуленов.

Абу ничего не ответил.

— Если бы ты был воином, то принял бы смерть за Саладина? — спросил я.

— Нет.

Он не колебался ни секунды.

— А его люди?

— Некоторые приняли бы, господин. Насчет его телохранителей и лучших из числа тяжелых кавалеристов я не сомневаюсь. Сколько-то мамлюков, наверное. Но не все. Войско султана состоит по большей части из ополчения, а не из тех, кто следует лично за