Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов

Сам царь Василий в первой своей грамоте о вступлении на престол говорит об этой записи в таких словах: «Хотим держати Московское государство по тому же, как прародители наши великие государи российские цари, а вас хотим жаловати и любити свыше прежнего и смотря по вашей службе, на том на всем яз царь… целовал животворящий крест всем людем Московского государства… а по которой записи целовал яз, царь и великий князь, и по которой записи целовали бояре и вся земля, и мы те записи послали к вам». Здесь нет ни слова об ограничении власти, да еще в пользу бояр; напротив, царь указывает, что он целовал крест на том, чтобы править, как правили его полновластные «прародители», цари XVI века, и целовал он крест не боярам, а «всем людям». И в самой записи не найдем чего-либо похожего на ограничение верховных прав, если не будем умышленно ударять на слова «не осудя истинным судом с бояры своими» и думать, что упоминание о боярах значит здесь отказ царя от прав в пользу его бояр. В записи царь говорит: «Божиею милостию я вступил на прародительский престол по желанию духовенства и народа и по праву родового старшинства. Ныне я желаю, чтобы под моей властью «православное христианство» пользовалось тишиной, покоем и благоденствием. И потому «поволил есми яз… целовати крест на том, что мне, великому государю, (1) всякого человека, не осудя истинным судом с бояры своими, смерти не предати; (2) и вотчин и дворов и животов у братьи их и у жен и у детей не отымати, будет которые с ними в мысли не были; (3) также у гостей и у торговых и у черных людей, хоти который по суду и по сыску дойдет и до смертные вины, и после их у жен и у детей дворов и лавок и животов не отымати, будет с ними они в той вине невинны; (4) да и доводов ложных мне, великому государю, не слушати, а сыскивати всякими сыски накрепко и ставити с очей на очи… а кто на кого скажет, и, сыскав, того казнити, смотря по вине его». На всем на том, на чем царь «поволил» крест целовать, он его и целовал, повторив вкратце изложенные «условия»: «Целую крест всем православным христианом, что мне их, жалуя, (1) судити истинным праведным судом, (2–3) и без вины ни на кого опалы своей не класти, и (4) недругом никому никого в неправде не подавати и ото всякого насильства оберегати». В этом резюме нет упоминания о суде «с бояры», хотя очень точно передается сущность всех четырех пунктов ранее выраженных обещаний, между тем в окончательной формуле присяги упоминание об ограничении в пользу именно бояр по существу дела было бы совершенно необходимо. Но не боярам, а «всем православным христианам» обещается здесь «праведный суд», уничтожение опал без вины, отмена групповой ответственности и искоренение «ложных доводов», то есть клеветнических доносов и наушничества. Во всем этом очень трудно найти действительное ограничение царского полновластия, а можно видеть только отказ этого полновластия от недостойных способов его проявления. Здесь царь не поступается своими правами, так как сам говорит, что будет «держать царство» по образцу «своих прародителей», московских самодержцев старой династии; он обещает лишь воздерживаться от причуд личного произвола и действовать посредством суда бояр, который существовал одинаково во все времена Московского государства и был всегда правоохранительным и правообразовательным учреждением, не ограничивающим, однако, власти царя.

Одним словом, в «записи» царя Василия нельзя найти ничего такого, что по существу ограничивало бы его власть и было бы для него юридически обязательно; только слова «с бояры своими» да необычный факт царской присяги на этой записи заставляют видеть в ней «политический договор» царя с боярами. Скудость его содержания ведет к тому, что договор этот считают неразвитым и направленным исключительно «к ограждению личной и имущественной безопасности от произвола сверху». Это было так, говорят, потому, что боярство «не понимало необходимости обеспечивать подробными условиями свое общее участие в управлении, и без того освященное вековым обычаем». Но в таком случае обязательство царя судить с боярами в правду, наказывать сообразно действительной вине и не слушать клеветников было также излишне, потому что и без этого обязательства, по вековому народному воззрению, царь должен был, по Писанию, «рассуждать люди божьи в правду». Это очень хорошо толковал царь Алексей Михайлович, размышляя в письмах к князю Н. И. Одоевскому, «как жить мне государю и вам бояром». Он никому креста не целовал и властью не поступался, а между тем, совсем как Шуйский, говорил, что блюсти правосудие даровано Богом государю и его боярам: Бог «даровал нам, великому государю, и вам, боляром, с нами единодушно люди Его Световы рассудити в правду, всем равно». Именно потому, что Шуйский хотел присягой обязать себя к тому, к чему обязан был и без присяги, народ в церкви пробовал протестовать против намерения нового царя. «Бояре и всякие люди ему говорили чтоб он в том креста не целовал, потому что в Московском государстве того не повелося; он же никого не послуша, – рассказывает летопись, – и поцелова крест на том всем». Между новым царем и его подданными выходило недоразумение: царь предлагал обязательства в пользу подданных, а они не только стеснялись их принять, но и не совсем их уразумели. Летописец впоследствии не умел даже точно передать того, что говорил царь в соборе; он записал его слова несогласно с текстом подлинной подкрестной записи и не вполне вразумительно[94].

Дело разъяснится, если мы станем на ту точку зрения, что «запись» царя Василия есть не договор царя с боярами, а торжественный манифест нового правительства, скрепленный публичной присягой его главы и представителя. Царь Василий говорил и думал, что восстановляет старую династию и старый порядок своих прародителей «великих государей». Старый порядок он понимал так, как понимали люди его круга – родовитая знать, княжата, задавленные опричниной и теперь поднявшие свою голову. Это был порядок, существовавший именно до опричнины, до того периода опал, когда московские государи стали «всеродно» губить знать, отнимать родовые земли, налагать опалы по подозрениям и доносам на целые группы княжеско-боярских семей и вместо великородных людей на их степени возводить людей худородных. Со смертью Бориса и его семьи окончился этот период унижения знати и торжества дворцовых временщиков с их родней. Старая знать опять заняла первое место в стране. Устами своего царя в его записи она торжественно отрекалась